Признание в любви: русская традиция

Миф о красоте, сначала античный, потом ренессансный, превратился в миф о beauty, зародившийся в шестидесятые годы прошлого столетия, когда было объявлено во весь голос, что женщина – человек с большой буквы и главное – отменный покупатель. Эмансипирующая волна внесла иные стандарты, и если первая волна эмансипации, шедшая от революций (во Франции – Великой Французской, в России – от революции 1917 года) просто уравняла социальные права женщины и мужчины (избирать и избираться, одинаково стоить для работодателя), то вторая эмансипирующая волна 1960-х годов (после французской революции 1968 года) открыла путь сексуальной свободе и окончательно узаконила иной женский этикет, суть которого в соблазнении, а не в аристократической скромности. В обиход через моду, которая стала массовой, вошли совершенно иные стереотипы, как раз выставляющие напоказ ритуально-шаманскую архаику – татуаж, пирсинг, очень яркий фантастический макияж, обнаженное тело – все то, что еще вчера в приличных семьях считалось бы неприличным.

Российские реалии, конечно, иные. Женщина, прошедшая через обращение «Товарищ!», вкушает плоды свободы самовыражения только последние двадцать с небольшим лет. Но общность здесь в том, что и тот, и другой этикет сегодня – это зона, предопределенная и традицией, и маркетингом, обожествившими то, что уже и так было сакральным – женские техники соблазнения.

До чего же маркетинг «красоты» точно идет за женской природой. Околдовывать, очаровывать, прельщать через женщину должны надетые на ней вещи: женщины инстинктивно тянутся к тому, что увеличивает их «силу», мужчины интуитивно следуют заложенному в них веками умению воспринимать все, что цитирует ритуал. И то, и другое увеличивает продажи вещей, в которых, как теперь широко известно, куда важнее их внешний вид, а не качество, ибо суть женской одежды, превратившейся в огромный сегмент современной индустрии, не в том, чтобы служить долго или быть комфортной в носке, а в том, чтобы обольщать. Это очевидный ответ на вопрос, почему сверхмодные вещи, сделанные из низкокачественных материалов, дорого стоят: они поддерживают ритуал, а не служат обыденным целям.

Действующие лица любовного объяснения: маменька, письмо, отъезд и др

Женщина колдует и очаровывает, утверждаем мы.

Герой очарован и начинает признаваться и объясняться в любви.

Или иногда – так уж у нас русских случается, околдованному герою начинает объясняться в любви героиня. Как это у них происходит? С чего все начинается? И в истории и в жизни?

С бедной Лизы Карамзина? С ах, ах, ах, меня обманули? С несколько бутафорских признаний, с фразы Эраста «Милая Лиза! Милая Лиза! Я люблю тебя»? А потом – суп с котом?

Коль скоро мы держимся литературы как квинтэссенции нашей культуры, то да. Но нет сомнения, что любовные речи произносились и раньше, и что элита на французский и английский манер изъяснялась весьма развито и цветисто. В те времена, похоже, только элита, а не все подряд, как теперь, вооруженные алгоритмами из школьного курса литературы. Пролился ли элитарный словесный поток в литературу на условных Лизу и Эраста? Конечно да, учитывая тот факт, что литература, до включения ее в школьную программу, была востребована в первую очередь элитой. Но мы не считали бы эту литературу великой, если бы она была эпигонской. Если бы в логике поведения героев не просматривалось извечное «Любовь – не волос, быстро не вырвешь», или «Сердцем не приманишь, так за уши не притянешь», или «Насильно мил не будешь», или «Чему не гореть, того не зажечь». Европейская физика смешалась в классическом объяснении с русской метафизикой, представив вполне жизнеспособный, живой портрет любовных речей.

Первый образчик русско-европейской любовной риторики, задавшей на долгие века (вплоть до 1917 года) стандарт любовного образа мысли, принадлежит перу Екатерины II. Вот несколько фрагментов из ее личной переписки с Григорием Потемкиным:

Екатерина II – Г. А. Потемкину

[После 21 февраля 1774]

Я, ласкаясь к тебе по сю пору много, тем ни на единую черту не предуспела ни в чем. Принуждать к ласке никого неможно, вынуждать непристойно, притворяться – подлых душ свойство. Изволь вести себя таким образом, чтоб я была тобою довольна. Ты знаешь мой нрав и мое сердце, ты ведаешь хорошие и дурные свойства, ты умен, тебе самому предоставляю избрать приличное по тому поведение. Напрасно мучи[шь]ся, напрасно терзае[шь]ся. Един здравый рассудок тебя выведет из безпокойного сего положения; без ни крайности здоровье свое надседаешь понапрасно.

Екатерина II – Г. А. Потемкину

[После 19 марта 1774]

Нет, Гришенька, статься не может, чтоб я переменилась к тебе.