Признание в любви: русская традиция

Ну и Бог со мной, черт со мной, моя Любовь с тобой,
Позволь погибнуть на губах твоих моей слезой,
Ведь для тебя моя любовь ничего не стоит,
Каждое твое слово сердце обливает кровью,
Каждую минуту наполняя твоим взглядом,
Клянусь тебе в Любви и лишних слов больше не надо…
Клянусь тебе, хотя я знаю, я не тот, кого ты ждешь,
Но помни – я живу лишь потому, что ты живешь!

Очередной новый поворот в трактовке понятия задает и Чехов. В «Даме с собачкой» он отчетливо выводит несколько разных значений этого слова, готовых, при надобности, лечь в словарную статью:

«Гуров, глядя на нее теперь, думал: «Каких только не бывает в жизни встреч! От прошлого у него сохранилось воспоминание о беззаботных, добродушных женщинах, веселых от любви, благодарных ему за счастье, хотя бы очень короткое; и о таких, – как, например, его жена, – которые любили без искренности, с излишними разговорами, манерно, с истерией, с таким выражением, как будто то была не любовь, не страсть, а что-то более значительное; и о таких двух-трех, очень красивых, холодных, у которых вдруг мелькало на лице хищное выражение, упрямое желание взять, выхватить у жизни больше, чем она может дать, и это были не первой молодости, капризные, не рассуждающие, властные, не умные женщины, и когда Гуров охладевал к ним, то красота их возбуждала в нем ненависть и кружева на их белье казались ему тогда похожими на чешую».

Если обобщить сказанное, то получается, что бывает любовь – веселье, краткий миг веселья; любовь – скучный, но высокий долг; любовь – средство охоты (своего рода охотничье ружье) и любовь – прихоть, каприз красивой женщины. То есть именно в это время, во второй половине XIX века, понятие любви не только определяется, но и классифицируется по видам. Прямо как в куртуазной средневековой литературе, разделявшей утонченную любовь, безумную любовь, любовь «на расстоянии». Напомним, в средневековой Европе любовь мыслили так: случалась иной раз fin amor (утонченная любовь), но лишь между равными представителями высшего сословия. По отношению к вилланке – девушке низшего сословия – куртуазный поэт и рыцарь мог испытать только грубый физический позыв. Возможно было подвергнуться fol amor (безумной любви), – она нередко вела к прямому насилию. Но можно было испытать и amor lointain, которая может поразить благородного рыцаря по отношению к никогда не виденной им благородной принцессе. Это средневековый французский миф любви.

Чехов изложил нам современный русский миф, превративший, вслед за позднейшей европейской традицией, женщин и в цель, и в средство, и в объект, и в субъект любви. Предлагая классификацию, Чехов невольно посылает нам сигнал: понятие любви не только уже определено, но и достаточно исследовано. Так и мы пишем в наших сочинениях и научных работах. Даем определение, приводим классификацию. Культурная традиция дооформилась.

Он же, Чехов, блестяще довершил развитие уже наметившейся до него темы, развив значение слова «любить» в формуле «любить – значит жалеть», и дал в этой связи прямое определение самому понятию в «Иванове»:

Саша. Мужчины многого не понимают. Всякой девушке скорее понравится неудачник, чем счастливец, потому что каждую соблазняет любовь деятельная… Понимаешь? Деятельная. Мужчины заняты делом и потому у них любовь на третьем плане. Поговорить с женой, погулять с нею по саду, приятно провести время, на ее могилке поплакать – вот и все. А у нас любовь – это жизнь. Я люблю тебя, это значит, что я мечтаю, как я излечу тебя от тоски, как пойду с тобою на край света… Ты на гору, и я на гору; ты в яму, и я в яму. Для меня, например, было бы большим счастьем всю ночь бумаги твои переписывать, или всю ночь сторожить, чтобы тебя не разбудил кто-нибудь, или идти с тобою пешком верст сто.

Вот оно страдание, смирение, доброта, жажда деятельности. Мы вполне можем обобщить так: женщины любят не только демонов и героев, но и неудачников, поскольку с ними они могут реализовать свою концепцию деятельной любви. У Трифонова в «Долгом прощании» мы находим уже категориальное оформление всей этой ситуации в ролевых терминах: «Я привыкла к слабым мужчинам, я им и защита и мать и жена». Или скажем короче: жалеет – значит любит.

К огромной силе любви, о которой говорится у Толстого, Бунин в «Темных аллеях» добавляет и ее неподвластность времени: «Что кому Бог дает, Николай Алексеевич. Молодость у всякого проходит, а любовь – другое дело», что превращает любовь в реальность неземного порядка.