Признания Адриана Моула

Весь вечер разглядывал себя в зеркало. Я всегда хотел выглядеть умным, но в возрасте двадцати лет и трех месяцев вынужден признать, что похожу на человека, который слыхом не слыхивал ни о Юнге (15), ни об Апдайке (16). На прошлой неделе я был на вечеринке, и какая-то шестнадцатилетняя соплячка сочла своим долгом объяснить мне, кто такая Гертруда Стайн (17). Я хотел оборвать ее и сообщить, что знаком с госпожой Стайн, но подавился пиццей с сыром и помидорами и упустил момент.

Итак, в зеркале я увидел себя таким, каков я есть. Я темноволос, но недостаточно темен, чтобы быть интересным, – ни намека на кельтскую кровь. Глаза серые. Ресницы средней длины, то есть ничем не примечательны. Нос с горбинкой, но это скорее нос римского центуриона, а не сенатора. Губы тонкие, но, увы, намек на жестокость в них не просматривается, а уголки рта даже немного провисают. Зато у меня есть подбородок. Немалое достижение, учитывая мои чисто английские гены.

Со времен моей желторотой юности я потратил целое состояние на лечение кожи и возмутительно угреватого эпидермиса. Я втер и намазал на себя сотни химикалий и лосьонов – увы, безрезультатно. Шарон Боттс, моя нынешняя девушка, однажды заметила, что мое лицо похоже на “пузырчатую пеленку, которую люди с недержанием подкладывают под себя, чтобы ихнии матрасы не промокли”.

Как явствует из вышеприведенного высказывания, познания Шарон в английской грамматике минимальны, посему я взял на себя труд обучать ее. Я как Генри Хиггинс для этой Элизы Дулиттл.

Шарон стоит затраченных на нее усилий. Ее размеры 106-75-95. Она – крупная девушка. К несчастью, ее ляжки в окружности 75 сантиметров, а лодыжки – 38. Но ведь жизнь так устроена, правда? Например, самые красивые и экзотические места на земле привлекают тучи комаров. И ничто, и никто не совершенен. За исключением Мадонны, конечно.

Тем не менее я сказал Шарон, что она будет потрясающе выглядеть в длинных юбках до полу.

– Сдурел? Да за кого ты меня держишь? Я ведь не мымра какая-нибудь вроде королевы Виктории! – ответила она.

Скоро наступит лето, и мне постоянно снится один и тот же кошмар: Шарон покупает и надевает мини-юбку. В моем сне она берет меня под руку и мы идем по шумной главной улице. Люди останавливаются и глазеют, раздается грубый гогот. Трехлетний мальчуган показывает пальцем на Шарон и говорит: “Какие у тети толстые ноги!” Тут я просыпаюсь в поту и с сильно бьющимся сердцем.

Вы, вероятно, задаетесь вопросом, что объединяет меня, Адриана Моула, провинциального интеллектуала и сотрудника библиотеки, и Шарон Боттс, провинциальную дурынду и сотрудницу прачечной. Ответ: секс. Мне все больше и больше нравится заниматься сексом, и я обнаружил, что если уж начал, то остановиться трудно.

Мы с Шарон оба были девственниками – столь редкую удачу грех упустить. Ведь СПИД и герпес косят людей, как траву. Итак, наши отношения с секса начинаются и на нем заканчиваются. Шарон так же скучно разговаривать со мной, как и мне с ней, посему за общением мы отправляемся в другие места. Она к матери и пяти сестрам, а я к Пандоре Брейтуэйт – истинной любви всей моей жизни.

Я люблю Пандору с 1980 года. Два года назад наши пути разошлись. Пандора уехала в Оксфорд изучать русский, китайский и сербохорватский, я же ставлю штампы на книги в библиотеке городка, где родился. Я пошел работать в библиотеку, ибо жаждал погрузиться в литературу. Ха! Да это не библиотека, а штаб партии жалких обывателей. На работе я ни разу ни с кем не побеседовал о литературе. Ни с коллегами, ни с читателями.

В рабочее время я занят тем, что снимаю книги с полок и ставлю их обратно. Иногда меня отвлекают читатели идиотскими вопросами: “А Джеки Коллинз здесь?” Обведя библиотеку преувеличенно недоуменным взглядом, я отвечаю: “Маловероятно, мадам. По-моему, она живет в Голливуде”.

Иногда ко мне на работу приходит мама, хотя я строго наказывал ей не делать этого. Моя мать не умеет управлять своим голосом. От ее смеха капуста киснет. Внешность у нее всегда была яркой, но сейчас, на сорок третьем году жизни, эта яркость граничит с эксцентричностью. Чувство цвета у матери отсутствует напрочь. Кроме того, она носит сандалии на веревочной подошве. Зимой и летом. Игнорирует таблички “Не курить” и входит в двери, на которых написано: “Только для сотрудников”.

Отец никогда не бывает в библиотеке. Говорит, что при виде стольких книг разом ему становится плохо.

К несчастью, я все еще живу с родителями (и пятилетней сестренкой Рози). Эта семейная жизнь вчетвером протекает в мрачной атмосфере. Я часто ощущаю себя персонажем из пьесы Чехова. У нас даже вишня в саду растет.

Я исходил весь город в поисках дешевого жилья и дал объявление в местную газету:

Писатель снимет комнату, предпочтительно на чердаке.

Некурящий, респектабельный.

В быту аккуратен. Рекомендации прилагаются.

Плата за жилье не более 10 фунтов в неделю.