Такие мысли не давали покоя Мегрэ, так же, как и поведение доктора Лиорана. Комиссар решил еще вернуться к этому вопросу, выяснить его, даже несмотря на то, что руки у него были связаны.
Его люди целыми днями бегали по Парижу, чтобы проверить различные факты, и Мегрэ составил себе таблицу времяпрепровождения Жоссе в течение той ночи, когда было совершено преступление, не зная еще, что эта таблица должна будет сыграть решающую роль.
В тот единственный раз, когда Мегрэ допрашивал его на набережной Орфевр, Жоссе заявил, что после того, как он около половины девятого ушел с улицы Коленкур, поехал куда глаза глядят и первую остановку сделал у бара близ площади Республики.
Этим баром оказалась «Добрая кружка» на бульваре Тампль, где кто-то из официантов даже помнил Жоссе. Один из клиентов ежедневно являлся туда ровно в девять часов; его еще не было, когда Жоссе ушел; это помогло установить, что Жоссе был на бульваре Тампль от восьми часов сорока пяти минут до девяти.
Это, следовательно, совпадало с его показаниями.
Установить время его пребывания в «Селекте» на Елисейских Полях было еще легче, потому что бармен Жан уже много лет знал фабриканта, производящего медикаменты.
— Он пришел в двадцать минут десятого и заказал виски.
— Он обычно пил виски?
— Нет, чаще всего маленькую бутылочку шампанского. Видя, что он пришел, я даже протянул руку к ведерку, где они у нас охлаждаются.
— Вас ничего не поразило в его поведении?
— Он сразу опрокинул свою рюмку, дал, чтобы я ее снова наполнил, и вместо того, чтобы начать разговор, уставился в одну точку. Я спросил его: «Вы себя плохо чувствуете, мсье Жоссе?» — «Неважно». Он сказал, что съел что-то неподходящее, и я предложил ему очищенной соды. Он отказался, выпил третью рюмку и ушел.
…И это соответствовало тому, что говорил Жоссе.
По его словам, он направился затем домой на улицу Лопер, куда прибыл в десять часов пять минут.
Торранс допросил всех обитателей этой улицы. В большинстве домов в этот час ставни были закрыты. Один из соседей вернулся домой в четверть одиннадцатого и не заметил ничего необычного.
— А стояли машины против дома Жоссе?
— Кажется, да. Во всяком случае, большая.
— А маленькая?
— Не могу сказать.
— Вы видели свет в окнах?
— Кажется. Я не мог бы за это поручиться.
Только хозяин дома напротив дал ответ в категорической форме, в такой категорической, что Торранс повторил свои вопросы три или четыре раза и слово в слово записал ответы.
Это был некто Франсуа Лалэнд, который прежде служил в колониях и уже много лет как ушел на пенсию.
Ему было семьдесят шесть лет. Он был болен, часто страдал приступами лихорадки и поэтому не выходил из дома, где жил в обществе служанки, которую, вывез из Африки и называл Жюли.
Лалэнд утверждал, что по своему обыкновению не ложился до четырех часов и провел первую половину ночи, сидя в кресле у окна.
Он показал Торрансу это кресло в комнате второго этажа, одновременно спальне, библиотеке и гостиной, куда складывали также всякий хлам. Это была единственная комната в доме, которой он пользовался и откуда почти не выходил, разве что в смежную с ней ванную.
Это был человек нетерпеливый, раздражительный, не выносивший противоречий.
— Вы знали ваших соседей, живущих напротив?
— Только с виду, инспектор, только с виду!
У него была привычка усмехаться с угрожающим видом.
— Эти люди решили жить на виду у всех и даже не желают, чтобы у них на окнах были ставни, хотя бы из приличия.
Он давал понять, что знает гораздо больше, чем хочет сказать.
— Просто безумцы какие-то!..
— О ком вы говорите?
— Об обоих, и о жене и о муже…
— Вы видели, как Жоссе вернулся домой во вторник вечером?
— Конечно, видел, раз я сидел у окна!
— Вы ничего не делали, только смотрели на улицу?
— Я читал. Но я подскакивал от всякого шума. Терпеть не могу шума, особенно шума автомобилей.
— Вы слышали, как у дома Жоссе остановилась машина?
— Да, и, как всегда, подскочил. Я расцениваю шум как личное оскорбление…
— Значит, вы услышали машину мсье Жоссе, а потом, конечно, стук, когда захлопнулась дверца?
— Да, конечно, и стук, молодой человек!
— Вы посмотрели в окно?
— Посмотрел и увидел, как он вошел к себе.
— У вас были часы на руке?
— Нет. Но есть часы на стене, как раз напротив моего кресла. Они уходят вперед не больше чем на три минуты в месяц.
— Который же был час?
— Десять часов сорок пять минут.
Торранс, который как и все сотрудники Мегрэ, прочел протокол допроса Жоссе, захотел уточнить:
— Вы уверены, что было не десять часов пять минут?
— Уверен. Я человек точный. Всю жизнь любил точность во всем.
— Вам никогда не случается вечером или ночью задремать в своем кресле?
На этот раз мсье Лалэнд рассердился, и славному Торрансу с большим трудом удалось его успокоить. Старик не терпел, когда ему противоречили, в особенности если дело касалось его сна, потому что он с гордостью выдавал себя за человека, который вообще не спит.
— Вы узнали мсье Жоссе?
— А кто же это еще мог быть?
— Я спрашиваю вас, узнали ли вы его?
— Конечно, узнал.
— Вы рассмотрели его лицо?
— Недалеко от моего окна есть уличный фонарь, да еще и луна светила.