Признания мои и комиссара Мегрэ

– Во-первых, – сказал он, – ловли жемчуга вообще не существует. Никто не занимается добычей жемчуга, ни туземцы, ни белые, – и пояснил, видя мою растерянность: – Добывают перламутр, то есть раковины. Перламутр стоит столько-то за тонну, он должен окупить расходы и прокормить ныряльщика. Но бывает, что в раковине оказывается жемчужина…

В этом, по-моему, вся философия приключения. Найдешь жемчужину – получишь нежданный барыш. А если раз в несколько лет случай посылает вам жемчужину редкой красоты – это уже, пожалуй, состояние. Но никто не ищет редких жемчужин, да и вообще жемчуга. Добывают перламутр!

Расскажу в качестве примера про старого негра с Жемчужных островов, принадлежащих республике Панама.

Ему шестьдесят, у него четыре баркаса; как-то, принимая важного гостя-англичанина, он объявил:

– Я еще ни разу не нашел дорогой жемчужины. Ну, а если найду, вот увидите, подарю английской королеве, мне-то она не нужна.

Случилось так, что несколько месяцев спустя он нашел уникальную жемчужину, которая была оценена в несколько миллионов.

И старый негр сдержал слово! Ныне жемчужина находится в Лондоне, в сейфе Короны. Негр получил орден. Он по-прежнему добывает перламутр.

Из книги «Пока живу»

1

Вот уже три вечера подряд я прямо-таки с жадностью хватаюсь за маленькие книжки, где собраны мои репортажи, часть которых датирована 1927 или 1928 годом. Эти книжки только что вышли.

Я всегда заявлял журналистам, да и писал, что никогда не перечитываю себя. Это так и не так. Естественно, я ни разу не передавал издателю текст в том виде, в каком он сошел с машинки, равно как сейчас не передаю все, что записано на кассете.

Один раз я всегда перечитывал текст, но только один раз, чтобы произвести, как я говорю, чистку романа, репортажа или того, что надиктовал.

В 1929 году роман, такой, как, например, «Желтый пес», занимал у меня три дня: я работал в две смены – утром и вечером.

Что же касается выверки, если можно так выразиться, то, поскольку я переделывал очень мало, она сначала длилась один полный день, после чего я чувствовал себя совершенно измотанным, потом два, а потом и три дня.

Выверка же репортажей, которые издаются сейчас, проходила еще стремительней, и только теперь я отдаю себе в этом отчет. Но это не мешает мне читать их, как я только что сказал, третий вечер подряд, забывая, что это мои собственные статьи.

Случается, что иные пассажи, давно мной забытые, ошеломляют меня познаниями, которыми я больше не обладаю.

Ну и кроме того, изумляют даты, поскольку все репортажи, равно как и большинство моих романов, датированы.

Я обнаружил, что в 1933 году написал два больших репортажа по десять-двенадцать статей каждый, для чего мне потребовалось не только дневать и ночевать в уголовной полиции и полицейских участках, но и объехать всю Европу по заданию одного иллюстрированного журнала, задерживаясь на какое-то время в каждой столице.

И вдруг я осознал, что в том же году я написал двенадцать романов о Мегрэ.

А ведь у меня была и личная жизнь.

Не говорю здесь о литературе. Еще начиная диктовать, я дал себе зарок не затрагивать ее. Речь сейчас идет не о литературе, а о физической выносливости и любознательности.

В университете я не учился. Степени бакалавра у меня нет. По семейным обстоятельствам я бросил лицей в возрасте пятнадцати с половиной лет. Однако я помню, как мы обедали вдвоем с Андре Жидом и в конце обеда он меня спросил:

– Но откуда, черт побери, вы все это знаете?

Никакой моей заслуги тут нет, кроме той, правда, что я не дошел до степени бакалавра и до университета. Теоретическими знаниями я почти не обладал, за исключением тех, которые почерпнул впоследствии благодаря чтению. Но они были и до сих пор остаются беспорядочными.

Познания о людях я приобретал на улице, в бистро, в кабаре, приличных или не совсем, и даже в борделях.

Иллюстрация к роману «Цена головы»

Теперь, когда я уже старик и когда прошлое, о котором я читаю в этих репортажах, как бы вспыхивает передо мной, я заторопился узнать, как говорится, продолжение, узнать, как далеко я зашел в ту пору в познании людей.

Одно меня поражает. В этих репортажах, написанных наспех и правленных еще торопливей, содержатся в зародыше все романы, которые я задумал позже, и, возможно даже, – правда, в другой форме и в гораздо более слабой концентрации – все, что я диктую после семидесяти лет.

2

Несколько минут назад, когда я закрывал ставни нашего домика, у меня возникла одна мысль, верней, вопрос, касающийся мыслей.

Я спросил себя, а что бы это дало, если бы человек всю жизнь, каждый день, минута за минутой, мог выражать все, что ему приходит в голову. Я имею в виду и осознанное и неосознанное, то есть то зыбкое, что на мгновение мелькает в мозгу.

И решил, что в малом масштабе последние три года я как раз к этому и стремлюсь.