Признания на стеклянной крыше

— Вижу, что пора подстригать газон, — сказала Синтия. — Садовник у нас — из рук вон.

— Да, так вот — для полной ясности. Меня никоим образом не интересует ваш муж. Ни в коей мере.

— Знаете, меня — тоже, но я все равно с ним трахаюсь.

Обе переглянулись и прыснули, не вполне понимая, кто же они теперь, раз больше не враги.

— Ну, а я — нет, — объявила Мередит. — И не собираюсь.

Показалась Бланка. Присвистывая, свернула вприпрыжку к дому. Мередит помахала ей рукой.

— Привет, Би!

— По математике задано — горы! — отозвалась девочка.

— Она вас любит больше, чем меня, — грустно сказала Синтия.

— Не ищите во мне угрозы, Синтия. Я пришла сюда на подмогу. И только.

В надежде скрасить Бланке занятия математикой, Мередит приготовила для нее пикник на заднем дворике.

— Ты приготовила лаймонад! Обожаю!

Вселенная для Бланки располагалась согласно перечню ее предпочтений. Любимая еда — паста. Любимый член семьи — Сэм. Любимая бабушка — собственно, в данном случае выбора не было — баба Диана. Любимый предмет в школе — все, кроме математики. Любимая книжка — та, что в руках на этой неделе.

Мередит встретила Бланку на полпути к дворику и пошла вместе с ней по газону. Ступала, чувствуя колкую траву под босыми ногами.

— Как хорошо, что ты у нас, — говорила Бланка. — И так здорово разбираешься в математике! Хотя, за что ты ни возьмешься, все получается здорово!

— Если бы, — рассмеялась Мередит.

— Точно говорю!

Вот ради этого, может быть, Мередит и оставалась в Коннектикуте — хоть кто-то рядом считал ее стоящим человеком. Двенадцать лет назад ей было шестнадцать. Столько же, сколько нынче Сэму. Годы с тех пор прошли в тумане: никчемные минуты, сливающиеся в единый сумрак. Говорят, время врачует раны, однако Мередит так и не сумела оправиться от того, что стряслось. Прошлое длилось в настоящем, каждое мгновение минувшего — в тысячу раз важнее и ближе, чем текущая, реальная жизнь. Двенадцать лет она не чувствовала ничего. Даже и не пыталась.

Она видела следы от уколов на руке Сэма Муди, порезы на его руках. Те японские ножи в его комнате — безобидный антиквариат, как он выразился, — могли, оказывается, наносить увечья. Мередит прошла через все это сама. Она прекрасно понимала, что делает Сэм. Старается чувствовать — хотя бы что-нибудь. По этой части она могла бы и сама давать уроки — куда успешнее, чем по алгебре. Изучила эту науку со всех сторон. И знала одно: раз больно, значит, ты жив. Если быть в живых — то, чего тебе надо. Если это, когда подумаешь, хоть чего-то да стоит.

Сэм исчез в октябре. Такое случалось и раньше, но лишь на ночь-на две — чтобы, перепугав всех основательно, притащиться назад из Бриджпорта в жестоком похмелье, изможденным наркотой и с заготовленной в виде объяснения небылицей, какой и сам особо не рассчитываешь обмануть отца и Синтию. Но на этот раз было иначе. Прошли четыре ночи, пять ночей… В воздухе, принесенная волной раскаяния, нависла печаль. Каждый вечер Джон Муди садился ждать в гостиной, но Сэм не появлялся. Хотя бы уж на худой конец, сверкая мигалками, остановилась перед домом машина шерифа — и то бы легче! При этом Джон считал, что звонок в полицию может легко повлечь за собой новые осложнения, поэтому нанят был частный детектив. Сэма видели в Бриджпорте, в компании обкуренных дружков, но точно установить его местопребывание было затруднительно, а на помощь оравы его жутковатых приятелей рассчитывать не приходилось — те, даже получив мзду, поставляли ложные сведения. Сэм ускользал; он знал, как затеряться.

На шестую ночь Мередит отправилась искать его сама. Прочесывала заваленные хламом улочки кварталов, где Сэма хорошо знали. Ну как же, Сэм, — это такой, с приветом,говорили ей люди, однако тем дело и ограничивалось. Мередит обратила внимание, что очень редко увидишь, как на крыльце, на ступеньках у подъезда, прохлаждаются женщины — сплошь одни мужчины. Молодые. С печатью неблагополучия, понурые — такие, которым больше нечего терять. Мередит проехала мимо автобусной остановки, ища места, где собираются подростки; остановилась у захудалой винной лавки. Каждому, кто в нее заходил, показывала фотографию Сэма, но не услышала ничего.

— Бросьте вы это, — посоветовала ей приятная на вид женщина постарше. — Нагуляется — явится сам.

Когда Мередит вернулась назад, Джон Муди еще сидел и ждал в гостиной.

— Похоже, безнадежный случай, — сказал он.

— Пока еще — не совсем. Возможно, он задержался у кого-нибудь из приятелей.

— Я не про Сэма. Я — о себе в качестве родителя. — Мередит села на диван, не снимая темно-синего пальто, надетого, так как на дворе уже становилось прохладно. — Чем-то я, видимо, проштрафился в прошлой жизни.

Мередит усмехнулась.

— Речь не о том, что вам ниспослано наказание. Речь вообще не о вас. Речь идет о Сэме.

— И все же я терплю наказание. Мне это с некоторых пор стало ясно. Я в это твердо верю.