Признания один Интернет-эксгибиционистка

Застывшее я смотрю на строки. Что я могу делать? Могу ли я делать кое-что? В то время как слезы щеки сбегают мне, я не знаю, как я должен реагировать. Что я должен говорить ему? Как я могу придавать смелости ему? Я сижу на удалении тыс. км, не имею влияния на политические или совсем военных решений запада. Должен ли запад вообще вмешиваться? То, что проходит родину в Juntos, граничит с государственным массовым убийством. Или если один. Я не знаю это. Я чувствую, что меня кое-что начинается, и имеет страх за Junto - и, все же, я стою в странной дистанции к тому, что он пишет. С одной стороны, я радуюсь слышать о нем, с другой стороны, я чувствую себя плохим и беспомощным настолько, что я буду момент долго яростно на него. Почему он назначает меня ему? Или скорее интернет. Я сижу бессильно перед экраном, посреди развития событий без того, чтобы смочь делать кое-что.

Junto пишет дальше о его надежде и воле, для свободы бороться тождественность и справедливость. Он полагает в то, что мы можем создавать справедливый и свободный мир. Он говорит о том, что он больше не испытает победу для хорошей вещи, вероятно. Я начинаю всхлипывать. К счастью, не видит меня Junto таким образом. Он пытался бы утешать меня. Это было бы неловко мне. Таким образом я могу говорить ему, что он борется за правильное. И то, что я любуюсь им. Из моего письменного стола я могу подтверждать его в его мужестве, которое у меня сам едва ли было бы.

Печально и агрессивно я захлопываю компьютер. Перед моим умственным глазом появляются телевизионные изображения умирающих с голоду детей, которые смотрят с большими глазами и раздутыми животами в камеру. Картины из концлагерей с истощенными трупами. Я думаю о еде, которую мы выбрасываем ежедневно, часы, которые я провожу перед мониторами, маленькие проблемы и споры о голубых тенях для век и возрастном ограничении при автомобилях Бобби. Людям, которые надрываются на этом мире, чтобы я смог приобретать цифровую камеру для 39,90.

Совет собирается в моей голове, занимает Карлом Марксом, Ульрике Майнхоф, Теодор Адорно, Мари Антуанетта, Ральф Дарендорф, Близко к гостинице Arendt, Макс Вебер, моим родителям (причем отец говорит о невозможности коммунизма и мать девиза, каждый человек был бы таким образом, как он, в порядке). Фридрих Ницше, Курт Шумахер и Конрад Аденауер также принимают участие, и они спорят. О смысле и вздоре рыночной экономики, о человеческой природе и осуществимом качестве идеалов, о морали и хорошей жизни. Некоторые кричат, другие мудрые на это туда, что яростные люди не думают, что безразлично Мари Антуанетту с самодовольный »все же!« отвечает. Сегодня я выгрузил Гитлера и Сталина однажды. Так же Hegel. Меня охватывает трепетная потребность изменять этот мир, радикально, теперь. Я снова раскрываю компьютер.

Junto отсутствует. Я не простился с ним.

Вместо этого сообщения дня шмыгают мимо по левому экранному краю. Какой-либо поп-звезда умер. И имелось наводнение с парой сотен мертвецов в Африке. План мероприятий против климатической перемены лопнул. Я могу смотреть бомбардировку города в Ливии посредством Stream. В зоопарке Пхеньяна верблюд умер, пантера съела этим. YouTube видео показывается снова и снова по телевизору.

Цифровой век соединяет нас с остатком мира. Жалко и необходимость еще моей гораздо больше части, чем они были этим в век телевидения. Каждый день верное состояние этого мира на меня один трещит, подавляет меня требованием ответственности оформлять иначе после этого, моя жизнь, оформлять всю жизнь иначе. Каждый день я читаю об эксплуатации и злоупотреблении властью где-нибудь на свете, от людей, которые страдают, от продажных правительств, поджигателей войны, торговцев оружием, жадных концернов и суперимперий. Я читаю о несущественных шишках и Abnehmtipps, о денежном уничтожении и других абсурдных наростах человеческой культуры, и я чувствую себя жалким. Каждый день я пытаюсь действовать. Каждый день я терплю неудачу. Моя жизнь проходили от непоследовательности, длительно я живу в противоречии к тому, что я лучше знаю это или должен был бы знать, чем я действительно действую. Не имеется последовательной жизни в ошибочном.

Интернет транспортирует весь пролет человеческого бытия и ответов на это бедствие - и все же постоянно будет чувствовать мне, что мы ничего не можем делать против неудовлетворительных состояний. Имелось бы так многое лучше, чтобы делать. Но где начинаются? У нас, которыми мы сами связаны с тем, чтобы справляться с жизнью? Перегруженный собственными проблемами, мы тянемся проблемами другой дальше в моральную пропасть. И, все же: Можно ли упрекать кого-то, что он не испытал бедствие? Знать горе только из рассмотрения?