Признания шпиона

На следующее утро я улетел в Россию. Никогда раньше там не бывал. Русского не знаю. Понятия не имел, что меня там ждёт. Эймс снабдил меня рекомендательным письмом. В нем содержалась настоятельная просьба к возможным русским источникам помочь в написании книги. Эймс предупреждал, что в КГБ к моему приезду отнесутся с подозрением, возможно, примут за агента ЦРУ. «вам нужно будет убедить их, что это не так», — наставлял Эймс.

Уже на пути в Москву, в воздухе, до меня вдруг дошла вся степень сумасбродства затеянного. Подумать только, после 50 с лишним часов наедине с «кротом», внедрённым в ЦРУ шпионом КГБ, все ещё раскручиваемым ЦРУ и ФБР, я, писатель, направляюсь в Москву. Чем это все обернётся?

Немецкий корреспондент, мой знакомый, дал мне домашний телефон в Москве Бориса Александровича Соломатина, отставного генерала КГБ. В течение 20 без малого лет, в разгар холодной войны, Соломатин направлял многие разведывательные операции КГБ против США. Он был резидентом КГБ в Вашингтоне, когда в 1967 году морской офицер Соединённых Штатов Джон А-Уокер-младший по своей воле стал агентом КГБ. Снова мне сопутствовала удача. Я лично знал Уокера. Он был героем моей первой документальной книги «Семья шпионов». Я рассчитывал воспользоваться знакомством с ним, чтобы заинтересовать Соломатина во встрече со мной.

«Скажите, пожалуйста, как поживает мой друг Джон Уокер?» — спросил Соломатин, как только я представился по телефону. Голос звучал дружелюбно. Я начал было объяснять цель своего приезда в Москву, но, услышав имя Рика Эймса, Соломатин меня оборвал: «Давайте о таких делах не будем говорить по телефону». На следующий день мы встретились в вестибюле известной московской гостиницы. Невысокому, широкоплечему, с низким от многих лет беспрестанного курения голосом Соломатину было уже 70 лет, но это был все ещё красивый мужчина с крепким, до боли в пальцах, рукопожатием, проницательными глазами и живым умом. Я сказал ему о намерении взять интервью у человека, который «вел» Эймса. Он усмехнулся.

— Мое правительство никогда не говорило, что г-н Эймс на нас работал. Политика нашей разведывательной службы не позволяет комментировать такие случаи. Да и что такого рода признания могут дать? Ровным счётом ничего! Поэтому думаю, что в Москве вы никого не найдете, кто стал бы говорить на эту тему.

— Генерал, — продолжал я, перейдя на шепот, — в прошлом месяце я в течение 50 часов с глазу на глаз говорил с Олдричем Эймсом в тюрьме: только он и я. Эймс попросил меня связаться с вашим руководством и поговорить о его деле. Он дал мне это письмо.

Я протянул ему конверт. Соломатин не спеша развернул письмо и внимательно прочитал. Это было переданное Эймсом послание с просьбой о сотрудничестве со мной.

— ФБР и ЦРУ позволили вам в тюрьме встречаться с этим человеком? — спросил он.

Я рассказал, как мне удалось пробиться к Эймс, но, судя по его реакции, он мне не поверил.

— С вами свяжутся, — произнёс генерал, пряча письмо в карман своего зимнего шерстяного пальто. — Желаю хорошо провести время в Москве.

Была полночь, когда в квартире, где я остановился, зазвонил телефон. «Завтра в 10 утра за вами придёт машина, — сказал голос в трубке, — ждите у дома, пожалуйста».

Это было сказано на отличном английском, без намека на русский акцент. В ту ночь я не сомкнул глаз.

На следующее утро, в 10 ровно, к дому подъехала белая «волга». Ее водитель, человек без малого двух метров роста и под 140 килограммов весом, распахнул заднюю дверцу. Я нагнулся, заглянул вовнутрь.

— Приветствую вас, г-н Эрли, садитесь.

Я узнал голос говорившего со мной по телефону человека, сел в машину. «Зовите меня Юрием, — сказал мой хозяин на заднем сиденье, протягивая правую руку. — Американцы без особого труда выговаривают это имя». Потом Юрий добавил: «в машине лучше не разговаривать».

Минут 20 «волга» ехала по заснеженным улицам, пока не остановилась у большого многоквартирного дома. «Генерал Соломатин пригласил нас в гости», — пояснил человек, назвавшийся Юрием.

Мы вышли из лифта в тот момент, когда супруга генерала, приятная женщина в зимнем пальто оливкового цвета, прощаясь, целовала Соломатина в щеку. Соломатин пригласил нас войти, проводил в гостиную, где на столе стояли две бутылки кока-колы и яблочный пирог. Юрий сел напротив и, не прерывая, слушал, как мне удалось проникнуть в тюрьму и взять интервью у Эймса. Когда я закончил, Юрий несколько минут взволнованно переговаривался с Соломатиным на русском. «Простите нашу бестактность, — сказал он, — но история, рассказанная вами, никак не укладывается в сознании».

Юрий стал задавать вопросы, выискивая в моих ответах какую-либо ошибку, оговорку, которая изобличила бы во мне обманщика. Через несколько минут он снова заговорил с Соломатиным по-русски. Постепенно их разговор становился все громче и оживлённее: казалось, они спорили.

Обращаясь ко мне по-английски, Соломатин сказал: «То, что вы смогли повидать этого человека, в нашей стране сделать попросту невозможно. Мой товарищ считает, что этого не могло случиться и в вашей стране».