Глава третья. «Меня били головой об стену…»
Выслушав версию адвоката Поповского, я поплелась домой. То, что я узнала о «деле Мухадиевой», было невероятно, казалось полным бредом и не поддавалось логике. Мне хотелось узнать об этом побольше. Я достала дневник и стала читать. Фатима подробно описывала свою встречу с русскими девушками в мечети, и довольно сухо, почти в телеграфном стиле рассказывала о том, как они втроем оказались в общежитии на Ленинском проспекте. Из ее схематичного описания было понятно, что девушки не то чтобы жили душа в душу. Они постоянно ссорились. Фатима пыталась их воспитывать, ругала за бранные слова, напоминая о том, что мусульманки должны быть скромными. Они возражали, просили, чтобы она побольше рассказывала о Чечне, об обычаях, о нравах, о чеченцах. Иногда как будто провоцировали: «Как ты относишься к терактам, к шахидкам?»
«Ну-ка взгляните, что мы нашли в вашей сумочке», – заявил мне один из незнакомых оперов. Совсем не тот, что забирал меня от метро «Китай-город». Тот был невысокого роста. А этот – громила. Он вынул из моей сумки блестящий пакет с каким-то веществом. «Это твое?» Я закричала: «Что это? Что вы подсунули мне в сумку? Это не мое…» В комнате сразу собралось много народа. На меня надели наручники…
«Теперь ты отсюда не выйдешь, девочка», – сказал один из оперов…
То, что было потом, не хочется вспоминать. Привезли в ИВС на Петровку. Туда приехало телевидение. Я пыталась закрыть лицо руками. Боялась, что покажут дома… Увидит мама… В камере на Петровке меня допрашивали четыре оперативника. Показывали кучу фотографий. На них были совершенно незнакомые мне чеченцы. «Ахмада знаешь, а Умара знаешь? Кто дал тебе пластит? Вспоминай…» – оперативники повторяли одно и то же, как на заезженной пластинке. Думаю, они и сами-то не очень верили в то, что говорили. Они, конечно, знали, что пластит мне подбросили.
«Можешь кричать, протестовать, писать жалобы, все равно ты отсюда не выйдешь, пока не подпишешь то, что мы тебе скажем», – долдонил один из оперов, толстый детина с лысым черепом. Я молчала. Ничего им не говорила. Они начали злиться. Стали обзывать меня по-всякому. А потом били… Долго… Мне казалось, что это никогда не кончится. Голова закружилась. По-моему, они били меня головой об стену. Я потеряла сознание. Помню только такой писклявый голос, который все время повторял: «Подпиши, сука, все равно будешь сидеть здесь, пока синяки не сойдут».
Я ничего не подписала…
Глава четвертая. Наваждение