Галина Викентьевна оставила машину на стоянке около здания горсуда. Она не так давно получила права и еще не очень уверенно чувствовала себя за рулем. Но зато каждый раз, выходя из машины, гордилась собой: все-таки доехала до места без потерь, ни в кого не врезалась, машину не поцарапала. Ай да молодец! Она быстрым шагом направилась в суд. На 11 часов у нее было назначено предварительное слушание. Дело предстояло непростое: мошенничество в особо крупном размере. Навстречу судье Мухиной шел мужчина в кожаной куртке, с бритым затылком. Что-то в его облике показалось Галине Викентьевне знакомым – он хромал, но шел достаточно быстро. Поравнявшись с судьей Мухиной, мужчина поздоровался, и тут она его вспомнила – адвокат Виктор Поповский. Тот самый, что защищал чеченку, которую обвинили в вербовке шахидок и в попытке подрыва торгового центра. Судья Мухина с этим адвокатом все время ругалась. Во-первых, пришлось разрешить ему участвовать в процессе. У подсудимой уже была защитница-чеченка. Она совмещала адвокатскую деятельность с преподаванием чеченского языка в Академии ФСБ. Но в ходе процесса родственники почему-то перестали ей доверять и заключили договор с новым адвокатом. А он всячески затягивал суд, требуя разрешить ему аудиозапись, придирался к мелочам. Например, в материалах дела были распечатки видеопрослушки, и адвокат настаивал, чтобы просмотреть все видеопленки и сравнивать их с распечатками. Это было невозможно, да и не нужно, судья Мухина знала, что распечатки не соответствовали «исходникам».
Адвокату же это было знать совершенно необязательно. Во-вторых, он умело разбивал доказательства, представленные прокурором, и это Мухину просто бесило. Председатель суда следила за этим процессом, и ей совсем не нравилось, что делом так сильно интересуются журналисты. Она торопила Галину Викентьевну с приговором, а адвокат требовал времени для ознакомления с делом, заявлял постоянные ходатайства о вызове дополнительных свидетелей. В общем, всячески вредил.
Конечно, Мухина настояла на своем и осудила чеченку на девять лет. Но радости от этого она не испытала. Девушка была ни в чем не виновата. Галина Викентьевна это прекрасно понимала. Но, как она ни старалась себя убедить в обратном, прибегая к испытанному способу самовнушения: «Органы не ошибаются, просто не всегда удается доказать следственным путем вину подозреваемого», – ничего не получалось.
Чтобы успокоить свою совесть, она специально поехала к следователю, который вел это дело. Разговор получился неожиданно откровенным и окончательно испортил судье Мухиной настроение.
– О нашей встрече никто не должен знать, – сказала Галина Викентьевна полковнику ФСБ, с которым они встретились в кафе на Шаболовке. – Мне на днях выносить приговор, а что-то уверенности не хватает.
– С каких это пор вам, Галина Викентьевна, кроме уголовного дела понадобилась еще и уверенность? – улыбнулся полковник. – Не ищите в этом деле доказательств. Оно – знаковое. Как говорят умные люди, дело – символичное. Есть чеченка, есть двести граммов пластита. Есть фотографии торгового центра. Есть разговоры о террористах. Чего же боле, милая моя? А то, что пластит ей подложили, фотографии не она снимала, а в разговорах ничего криминального нет, по большому счету, не мое и не ваше дело. Я дело возбудил, расследовал. Мне его из районной прокуратуры передали. Не мне вам объяснять государственные установки. Раз чеченка, значит террористка. В этот раз нет доказательств, попадись она в следующий раз, были бы доказательства. Я вам больше скажу. Я старался найти что-нибудь существенное в этих пленках, которые записывали у них на квартире, и, поверите ли, ничего, кроме разговоров о мужчинах и горских обычаях, там не услышал. Пришлось, правда, немного покомбинировать. Иначе, сами знаете, толку бы вообще не было.
– Следы вашего комбинирования, дорогой мой, я заметила, – успокоила судья Мухина полковника. – Чего только стоят песни Высоцкого вперемежку с песнями чеченского барда, который что-то поет про «войну неверных»? Прокурор наша вчера замучилась в суде, переключая магнитофон туда-сюда, пока нашла нужные слова, в которых хоть что-то звучало ваххабитское. Даже председатель суда, следившая за заседанием из своего кабинета, позвонила на телефон конвойных в ужасе: почему в качестве доказательств терроризма суд прослушивает песни Высоцкого?