Признать невиновного виновным. Записки идеалистки

«Прокурор утверждает, что я-де осознавал общественноопасный характер обзоров прессы, которые я делал для Дидда и Кокк. Уже пять лет я задаю один и тот же вопрос и никак не могу уяснить логику подобного обвинения: на каком же, скажите, этапе работа эта становится “общественноопасной”? На этапе приобретения газет? Или на этапе их чтения? Или когда я делаю какой-то вывод из прочитанного? Или когда я рассказываю о своем выводе кому-то? Насколько я знаю из Конституции, ни одно из этих действий не является противоправным, то есть опасности для общества не несет.

Если Конституция верна, и ее статья утверждает, что эти действия опасности для общества не представляют, что я понимаю и с чем согласен, – то как же тогда я мог бы “осознавать” “общественно-опасный” характер этих безопасных, по признанию общества, действий? Шизофренией я не страдаю, что установлено экспертами, а без нее две взаимоисключающие точки зрения в голове уместиться не могут. В таких условиях логика обвинения здесь совершенно непонятна. Скорее всего, она просто неверна. А значит, неверно и основанное на ней утверждение о моей виновности.

Далее обвинение прямо переходит к утверждению, что я будто бы осознавал, что совершаю шпионаж. О господи! Шпионаж в форме чтения газет. И я признан здоровым. Кто же тогда здесь сумасшедший?»

Вчера, слушая последнее слово подсудимого, Елена в очередной раз задумалась о том, стоит ли ей подписываться под обвинительным вердиктом. Аргументы Летучего о том, что иностранцы, с которыми он встречался, не были разведчиками, показались Елене вполне правдоподобными. Трудно было не согласиться и с таким рассуждением подсудимого:

«Странно должен выглядеть приговор, которого добивается обвинение: “Работал на иностранную разведку, а на какую – не скажем, потому что сами точно не знаем”. Эксперт НИЦ ФСБ полковник К. с ходу назвал пять военных разведок и пояснил, что все они действуют независимо. Ну и в сотрудничестве с какой из пяти меня обвиняют?»

Последний пассаж его речи и вовсе поверг Елену в депрессию:

«Один из моих защитников назвал это дело заказным. Я бы назвал его иначе – конъюнктурным. Свой вопрос о том, когда же моя деятельность, по мнению ФСБ, становится “общественно-опасной”, я задал однажды заместителю начальника областного управления ФСБ. Он ответил очень прямо: “Ты становишься опасен в момент, когда, прочитав газету, делаешь вывод из прочитанного. И потому ты должен сидеть!”»

Вот в этом и кроется, по-моему, вся суть этого непомерно раздутого, но очень простого дела. Сегодня для госбезопасности по конъюнктурным соображениям опасен любой думающий человек, и это прозвучало предельно откровенно. Но решать свои проблемы ГБ традиционно предпочитает чужими руками. Поэтому вас и попросили закрыть глаза на грубо выдранные из дела доказательства и фальсифицированные протоколы, признать подложные документы подлинными и со спокойной душой признать невиновного – виновным».

«Признать невиновного – виновным», – повторяла Елена как рефрен всю дорогу, пока ехала к зданию горсуда на такси. Подойдя к маленькой часовне, недавно выстроенной прямо у центрального входа в суд, она перекрестилась и прошептала: «Ну и пусть, ведь, в любом случае, я одна ничего не смогу изменить. Остальные одиннадцать присяжных проголосуют за обвинительный вердикт. А если я выскажусь за оправдание Летучего, то сама себя подставлю. Подсудимому не помогу, а работы лишусь».

Когда начальник давал Елене отпуск на время судебного процесса, он предупредил: «Надеюсь, вы не забыли, что ФСБ – наша партнерская организация?» Елена утвердительно кивнула, хотя в последнее время она стала уже забывать об этих, с позволения сказать, партнерах. От нее теперь не требовали отчетов о тех иностранцах, с которыми она работала. Кроме того, она предпочитала работать на международных выставках в «Экспоцентре», куда приезжает огромное количество представителей среднего бизнеса, за которыми ФСБ, кажется, не очень-то следит.

Елена вошла в зал, когда все остальные участники процесса уже собрались. Судья Мухина нервно смотрела на часы, видимо, опасаясь, что кто-то из присяжных не явится и придется заменять их запасными. Прокуроры равнодушно зевали, адвокаты перешептывались, а подсудимый что-то писал в блокноте. Наконец судья Мухина попросила у присутствующих тишины и объявила порядок работы. Она произнесет напутственное слово для присяжных, даст им вопросный лист, потом они удалятся для вынесения вердикта. Если решение будет единодушным, они должны объявить его через три часа. Если мнения серьезно разойдутся, они будут сидеть дольше.

Глава пятнадцатая. Вердикт

– «5 апреля 2004 года третий и четвертый этаж горсуда объявляются особой зоной. Доступ на них после 18.00 осуществляется по специальным разрешениям», – диктовала председатель горсуда объявление своей секретарше Вере Бородулиной.

– Елена Алексеевна, помилуйте, – отвлекшись от экрана компьютера, сказала Вера. – Какие спецразрешения, кому прикажете их выдавать, а кому нет?