Призовая лошадь

Фернандо Алегрия

Л. Осповат Человек и лошадь

Эту книгу можно прочесть попросту — как увлекательную историю похождений молодого чилийца в Соединенных Штатах, как авантюрный роман о неунывающем бродяге, который, приняв условия игры, навязанные ему враждебным обществом, в конце концов изловчился «ухватить фортуну за хвост».

Можно причислить ее и к произведениям так называемого иппического (от греческого слова hippos — лошадь) жанра, богато представленного в литературе различных стран и эпох. Ведь именно лошадь приносит герою счастье, и лошадь по праву занимает центральное место в романе, многие страницы которого открывают читателю красочный и захватывающий мир конного спорта.

Обнаруживая основательное знакомство с предметом, автор показывает этот мир, так сказать, и с лица и с изнанки, ведет нас на трибуны ипподрома и в конюшни, посвящает в секреты коневодства и тренинга, живописует скачки. С конным спортом связано большинство действующих лиц: жокеи, конюхи, тренеры, а также азартные игроки и прожженные дельцы, для которых скачки — лишь объект коммерческих махинаций. Поэзия конного дела переплетается здесь, как и в самой жизни, с низменной и корыстной прозой.

Примерно так и была поначалу воспринята книга Фернандо Алегрии «Призовая лошадь», увидевшая свет в 1957 году. Рецензенты приветствовали ее с редким единодушием, отмечая, что автору удалось создать образцовый приключенческий роман на специфическом материале, близком сердцам чилийцев (среди которых конный спорт чрезвычайно популярен), но до сих пор еще не освоенном чилийской литературой.

Понадобился добрый десяток лет, в течение которых «Призовая лошадь» выдержала несколько изданий и была переведена на иностранные языки, чтобы роман, занесенный в разряд добротной, но все же беллетристики, повернулся к читателям какими-то новыми гранями, чтобы в нем начала просматриваться не угаданная ранее глубина. В «приключенческой книжке» отчетливо проступила серьезная внутренняя тема — та самая, которой посвящены многие значительные произведения современной западной литературы: отчуждение человека от его истинной сущности, поиски пути к самому себе.

В пору появления «Призовой лошади» эта тема была еще не достаточно актуальна для читателей, а потому и осталась незамеченной. Но время, как говорится, работало на книгу. С выходом стран Латинской Америки на мировую арену общественное сознание континента вплотную столкнулось с проблемой духовного кризиса буржуазной суперцивилизации. Проблема эта постепенно выдвинулась на первый план в творчестве ряда прозаиков нового поколения. Судьба человеческой индивидуальности в современном капиталистическом мире стала предметом художественного исследования таких писателей, как уругваец Хуан Карлос Онетти, аргентинец Хулио Кортасар, мексиканец Карлос Фуэнтес. Вот тогда и роман чилийца Фернандо Алегрии был прочитан по-новому и оценен по заслугам.

К моменту опубликования этого романа автор его уже имел за плечами двадцатилетний творческий опыт. Родившийся в 1918 году, он вошел в чилийскую литературу с «поколением 1938 года».

Поколение это формировалось в атмосфере общественного подъема: его политическую позицию определили, с одной стороны, героическая борьба испанского народа против фашизма, а с другой — развернувшаяся в Чили схватка между реакцией и прогрессивными силами, которая завершилась победой Народного фронта. Идеи демократии и социализма, сплотившие литературную молодежь, оставили глубокий след в сознании Алегрии. Не случайно, перечисляя любимых писателей своей юности, он называет первым Максима Горького. И не случайно первой книгой его стала вышедшая в 1938 году художественная биография основателя Коммунистической партии Чили Луиса Эмилио Рекабаррена.

Менее определенной была эстетическая платформа «поколения 1938 года». Молодых писателей и поэтов объединяло отрицательное отношение к их непосредственным предшественникам, и прежде всего — к так называемому «креольскому реализму», который господствовал в чилийской прозе 20–30-х годов. Любовно, но довольно поверхностно изображавшие народную жизнь, скрупулезно воссоздававшие подробности национального быта и ландшафта, но бессильные проникнуть во внутренний мир человека, «креольские реалисты» были в глазах молодежи ответственны за удручающий провинциализм чилийской литературы, за ее изолированность не только от мирового, но и от латиноамериканского литературного процесса. В поисках иного, более плодотворного подхода к действительности эта молодежь жадно изучала новейший опыт европейских и североамериканских мастеров.