Призрачная любовь

Будучи Светом, я часто гуляла под дождем и даже как-то раз парила под водопадом. Мне доводилось видеть душевые кабинки и водопроводные краны. Но теперь, когда я повернула вентиль душа и почувствовала на коже Дженни поток холодной, обжигающей, как лед, воды, меня охватил неописуемый испуг. Я отпрыгнула от головки душа и съежилась на маленьком коврике. От звука воды и внезапного холода меня затошнило. С трудом проглотив кислоту, подступившую к горлу, я склонилась над ванной. Мне удалось найти нужный рычаг. Душ отключился. Вода полилась из нижнего крана. Я пугливо подставила руку под струю. Вода была теплой, как грудное молоко. Через миг она стала горячей, как суп. Я подкрутила вентиль и вновь опробовала температуру. Такой же механизм был у мистера Брауна. Мой страх улетучился. Дыхание успокоилось. Я заткнула пробкой сливное отверстие и забралась в ванну. Мне почему-то вспомнился образ высокого дерева со сгнившими корнями. Я решила ограничиться шестью дюймами глубины. Встав на колени и сложив руки ковшиком, я обмыла себя и сделала несколько боязливых нырков.

Мне потребовалась вся моя смекалка, чтобы разобраться с такими вещами, как розовая пластмассовая бритва и электрический фен для волос. В шкафчике с зеркальными дверцами я нашла несколько маленьких пузырьков. На них мелким шрифтом были напечатаны инструкции: «Принимать по одной таблетке три раза в день перед едой». На некоторых значилось: «При болях и высокой температуре», «При депрессии», «При длительной бессоннице». Я еще раз подумала о том, как сильно за последнее столетие изменилась жизнь подростков. Раньше, если взрослые хотели приласкать друг друга, мальчиков и девочек прогоняли из комнаты. Теперь дети ежедневно видели по телевизору ужасные убийства и изнасилования. Вот, наверное, почему Митч искал наркотики в спальне Билли, а в ванной Дженни имелись синие капсулы от депрессии, желтые пилюли от стресса и белые таблетки от бессонницы.

Успешно выполнив все утренние процедуры, я выбрала приемлемую одежду для школы — темно-зеленое платье и светло-коричневый свитер. Во всяком случае, Кэти не выражала недовольства по этому поводу. Но когда я начала заглядывать в кухонные шкафчики, она недоуменно посмотрела на меня и, открыв один из ящиков, сунула мне в руки жестяную банку:

— Где твоя сумка для книг?

Я сбегала в спальню и нашла под столом желтовато-коричневую холщовую сумку. В нее вошли четыре учебника и ридикюль, с которым Дженни была вчера в универсаме. Я вернулась на кухню, села за стол и, отогнув язычок, открыла отверстие в банке. Первый же глоток вызвал улыбку на моем лице. Я почти забыла вкус шоколада. Кэти неодобрительно покачала головой. Она протянула мне пластиковую соломинку, упакованную в белую бумагу. Я удалила обертку и сунула соломинку в напиток.

— В последнее время ты сама не своя, — с укором сказала мать Дженни.

— Неужели я всегда буду иметь такой завтрак? — спросила я, оставив осторожность.

Подобная фраза могла показаться очень странной. К счастью, Кэти поняла меня неправильно:

— Хорошо. В следующий раз я куплю земляничный йогурт.

Я сидела, посасывая шоколадный напиток, и по какой-то причине представляла себя в сосновой роще. Кэти похлопала меня по плечу и поманила за собой.

— Молитвенный уголок, — напомнила она.

Похоже, ее дочь должна была понять, что означала эта фраза. Я опустила банку на стол и последовала за Кэти сначала в коридор, а затем в комнату по соседству с родительской спальней — в ту, где находился большой телевизор с плоским экраном. Заходя сюда вчера вечером в поисках книг, я не обратила внимания на три белых стула, которые стояли в углу. Этим утром их освещала яркая лампа, сиявшая над ними. Стулья были повернуты друг к другу и расставлены на фут или два. На одном стуле лежала Библия в коричневом кожаном переплете. Кэти приподняла ее и села на стул. Когда я замерла в нерешительности, она похлопала по другой коричневой книге.

— Мы же не хотим опоздать, — сказала она.

Я взяла книгу и села. Кэти закрыла глаза, положила ладони на Священное Писание и глубоко вздохнула, словно услышала любимую симфонию, которая звучала только для нее. Я взглянула на книгу, лежавшую на моих коленях. Это был толстый блокнот, подписанный словом «Дневник». Я открыла обложку и фронтиспис, отмеченный надписью: «от 15 мая до…». Конечная дата отсутствовала. Первоначально переплет содержал около сотни страниц. Но я обнаружила, что почти половина листов была вырвана. Не вырезана или аккуратно удалена, а именно вырвана. Я осмотрела вытянутые нити переплета с клочками бумаги. Безобразный рот родительской цензуры. Первая из оставшихся страниц была датирована 7 июля. Вопреки надписи на обложке текст, аккуратно записанный синими чернилами, представлял собой не дневниковые записи, а цитату из Библии:

«Исход, глава 20. И изрек Бог все слова сии, говоря: Я Господь, Бог твой, Который вывел тебя из земли Египетской, из дома рабства; да не будет у тебя других богов пред лицем Моим».