Призрачная любовь

Я засмеялась и, выскользнув из его рук, склонилась над разбросанной одеждой. Вытащив из сумки «Поляроид» и открыв затвор фотокамеры, я навела на него объектив. Он быстро натянул простыню, прикрывая пах и колени:

— Мисс Элен, я шокирован твоим поведением.

— Улыбочку!

— Нет. Иди сюда.

Он махнул рукой, призывая меня обратно в постель. Такой милый и радостный! Как ребенок в рождественское утро. Я прыгнула к нему на простыни, и когда мы устроились, он подсунул руку под мою голову.

— Так мы оба будем на снимке, — пояснил Джеймс.

Я пыталась держать камеру на вытянутой руке, но мне никак не удавалось нажать при этом на кнопку. Джеймс сказал, что у него руки длиннее, чем у меня. Он взял фотокамеру, мы сблизили головы, и, когда вспышка света ослепила нас, я стащила с него простыню. Он засмеялся. «Поляроид» выплюнул квадратик бумаги. Фотокамера напоминала металлическую лягушку, показывавшую нам свой язык. Джеймс отдал мне «Поляроид» и вытянул руку в сторону, чтобы я не добралась до снимка. Он помахивал бумажным квадратиком, пока я вырывалась из его объятий.

— Эта фотография моя, — сказала я.

— Ладно, давай смотреть на нее вдвоем, — ответил он.

Мы снова легли, и Джеймс приподнял снимок над нами. Мы с интересом наблюдали, как тускнела его поверхность. Я поместила голову на плечо Джеймса. На фото появлялись два смеющихся лица — слегка не в фокусе, но с одинаковыми выражениями. Кто угодно догадался бы, что мы были любовниками: обнаженные плечи и растрепанные волосы на фоне белой подушки. Какое-то время мы смотрели на фотографию, а потом Джеймс повернулся ко мне:

— Я могу взять снимок себе?

— Да.

Он опустил фотографию на грудь и перевел дыхание:

— Я не знаю, по какой-то причине мы остались на земле и не ушли на небеса.

Моя кровь так внезапно застыла в венах, что я почувствовала себя больной. Джеймс прижал меня еще сильнее:

— Но мы нашли друг друга, и теперь все будет нормально.

Он хотел успокоить меня и, возможно, себя. Но в этом чувствовалось что-то неправильное.

— Как думаешь, что с нами случилось? — спросил он. — Почему мы стали призраками после смерти?

— Мне кажется, я совершила какой-то ужасный поступок.

— Какой? — поинтересовался он.

— Не помню.

Зачем мне было вспоминать плохое? Возможно, Бог решил наказать меня и лишил памяти о прошлой жизни. Но я воспринимала это как блаженство.

— Что бы ты ни сделала, я прощаю тебя, — сказал Джеймс.

Простые слова, но от них у меня сжалось горло. Горячие слезы хлынули с моих ресниц и смешались с соленым потом на его груди.

— А вот Бог меня не простил, — ответила я.

Джеймс прильнул губами к мочке моего уха. От его дыхания трепетали наши волосы. Он сказал лишь одну фразу — ту, которую я не ожидала услышать:

— Какая же ты упрямая!

Джеймс любил меня, и это превращало его в доброго и мягкого судью. Я не помнила свой грех, но знала, что он был ужасным. Мое изгнание с небес служило тому доказательством. Джеймс поглаживал рукой мои волосы, однако я чувствовала, что отпадала от него, как будто нас разъединяла гравитация.

— Возможно, если мы поймем, почему нас оставили здесь, — сказал он, — нам удастся освободиться от земных оков. И тогда мы навеки будем вместе.

— Как же мы сделаем это? — спросила я.

Джеймс приподнялся на локте и посмотрел на меня:

— Ты что-нибудь вспомнила? О жизни перед Светом?

Я видела темную воду, струившуюся по сломанным доскам.

— Нет. Только то, что уже рассказала тебе.

Я боялась, что Джеймс заметит мою нечестность, но он не почувствовал обмана.

— Когда я перебрался в тело Билли, ко мне начали возвращаться небольшие сцены из прошлой жизни. Но после встречи с тобой я вспоминаю все больше и больше. Сегодня утром память вернула мне еще один момент. Я сидел у постели больной матери и читал ей детские книги — точнее, книги ее детей. Это было все, чего она хотела.

— Что еще ты вспомнил?

Я выругала себя за такой вопрос. Джеймс тоже мог уклоняться от некоторых воспоминаний: например, о последних мгновениях своей жизни. Однако он был смелее меня:

— После смерти матери мой отец повторно женился, и мы с кузеном уехали в Нью-Йорк.

Он нахмурился, словно возвращенные образы вызывали у него головную боль.

— Я работал в газете, и мы снимали квартиру над пекарней. В наших комнатах всегда пахло хлебом. Затем в один и тот же день мы пошли служить в армию.

Он смотрел в пространство, словно настраивал свой телескоп:

— Я помню дерево.

Его взгляд был направлен в ямку на моем горле. Дыхание Джеймса замедлилось, словно он спал. Я почувствовала, что его кожа стала более холодной.

— Там была зима, — прошептал он. — Мы мерзли на ветру.

Я попыталась согреть его, обвив ногами. Мои ладони нежно скользили по его рукам.

— Моя ошибка привела к трагедии.

— К какой трагедии? — спросила я.

Он сильно побледнел. Мне было ясно, что он видел больше, чем говорил. Когда Джеймс перекатился на спину, я ужаснулась страху, который отражался в его глазах. Мне пришлось повернуть его лицо к себе, чтобы он посмотрел на меня.

— Они все умерли, — ответил Джеймс.