Папа прочищает горло и смотрит в сторону Остина, когда Айзек наклоняется между нами, чтобы подобрать упавшие столовые приборы.
— Что это за важное объявление, ради которого ты всех здесь собрал? — спрашивает он, скрещивая руки на своей большой груди и неожиданно легкое прикосновение касается моей икры. — Это связанно с твоей поездкой за город?
О нет.
Пальцы Айзека поднимаются выше, к моему колену, когда он выпрямляется на своем сиденье, и никто не догадывается, что его рука находится не там, где должна быть. Я бросаю в его сторону предупреждающий взгляд, но он просто небрежно тянется к пицце на своей тарелке и откусывает кусочек, ожидая, что Остин скажет то, ради чего собрал нас всех здесь.
Его пальцы поднимаются выше, к внутренней стороне моего бедра, и я проклинаю себя, точно зная, что он намеревается сделать, но не то, чтобы я действительно могла что-то сказать об этом прямо сейчас. Все, что я могу сделать, это проклинать себя за то, что надела сегодня платье.
— Вообще-то, нет, — говорит Остин, когда я тянусь за бокалом вина и делаю изрядный глоток, но, когда пальцы Айзека скользят под подол моего платья и находят вершину моих бедер, я судорожно хватаю ртом воздух и тут же давлюсь вином.
Все взгляды падают на меня, включая Айзека.
— Ты в порядке? — спрашивает он с фальшивым беспокойством.
— Ммм-хмм, — говорю я, ставя бокал обратно. — Не туда пошло.
Зная, что эта игра слишком опасна, я скрещиваю ноги, блокируя любой доступ к земле обетованной, и Айзек немедленно перемещает руку мне на колено, крепко сжимает его, прежде чем оттолкнуть и раздвинуть мои бедра под столом.
Я с трудом сглатываю, не отрывая взгляда от Остина, пока он говорит.
— Моя встреча с дизайнером интерьера прошла отлично, — говорит он, когда рука Айзека ныряет к моей киске, потирая меня через стринги. Мои бедра вздрагивают, и когда его пальцы пробираются под ткань прямо к моему клитору, мои руки начинают дрожать. — Она подтвердила на неделе, что возьмется за работу и приедет, как только начнутся ремонтные работы, чтобы лучше понять, с какими материалами мы работаем, и хотя это отличные новости и при запуске могут произойти невероятные вещи, это не то объявление, ради которого я вас всех здесь собрал.
Когда мои дрожащие руки на столе становятся слишком заметными, я опускаю одну к себе на колени, а другой хватаюсь за запястье Айзека, держа его так чертовски крепко, что я уверена, что перекрываю ему кровообращение, но Боже милостивый, я взорвусь, если он не остановится.
Его пальцы, как по волшебству, точно знают, как ко мне прикасаться, и он использует каждую мелочь, которую узнал обо мне за последние несколько недель, и проверяет ее на практике. В конце концов, он осмелился подразнить меня тем, как быстро он сможет заставить меня кончить в кладовке, и теперь он подтверждает свои слова.
— Вот дерьмо, — говорит Айзек. — Это то самое важное объявление, на котором ты скажешь нам, что безумно влюбился в Бекс, несмотря на то что едва ее знаешь?
Я сжимаю челюсти, пытаясь найти что-нибудь, на чем можно сосредоточиться, кроме всепоглощающего удовольствия, сотрясающего мое нутро.
— Кстати, мы с тобой еще поговорим об этом, — предупреждаю я его, делая вид, что тянусь за своим вином, как будто мои бедра не так сильно дергаются под столом. — Не делай вид, будто я не знаю, как много ты с ней переписывался.
Пальцы Айзека погружаются глубоко в мою киску, и мои стенки сжимаются вокруг него от удивления, а я резко вдыхаю, прежде чем попытаться скрыть это, но, к счастью, все взгляды устремлены на Остина.
— Между мной и Бекс ничего не происходит, — говорит он, пока Айзек сгибает пальцы и начинает массировать глубоко внутри меня, прямо по моей гребаной точке G, заставляя мои бедра трястись от отчаяния, а грудь — тяжело вздыматься. — Мы просто переписываемся. Ничего особенного.
— Угу, — ухмыляется Айзек.
Остин закатывает глаза.
— Могу я рассказать вам, засранцы, о своем большом объявлении или как?
— Язык, — ругается мама, а большой палец Айзека скользит по моему клитору, отправляя меня в мир чистого экстаза. Это слишком. Я собираюсь кончить за обеденным столом моего гребаного детства.
Срань господня.
Мои пальцы крепче сжимаются вокруг его запястий, но он неумолим и толкается в меня сильнее, его пальцы скользят глубоко внутри меня и заставляют меня прикусить губу, чтобы подавить стон. Я снова беру бокал с вином, в основном для того, чтобы поднести его к лицу и скрыть прерывистое дыхание, вырывающееся из глубины моей груди, но я, не колеблясь, делаю еще один отчаянный глоток.
— Ладно, итак, — начинает Остин, нервно переводя взгляд на меня, пока мои стенки сжимаются вокруг пальцев его лучшего друга, — я так близко к гребаному краю. Я больше не могу сдерживаться. Я не могу сдерживаться. — Я поиграл с названием ресторана и хотел бы назвать его “У Аспен”.
— Срань господня, — выдыхаю я, кончая сильнее, чем когда-либо в своей жизни, а мой взгляд неловко задерживается на брате, пока мои стенки быстро сокращаются вокруг пальцев Айзека, но, черт возьми, он даже не пытается остановиться.