Призрачная любовь

— Лена ушла из дома. Марина думает, что она поехала на эту чертову квартиру, — от избытка чувства Олег стукнул по рулю, в ответ машина вильнула.

— Эй! Ты аккуратней, ладно? — Миша довольно чувствительно приложился макушкой о ручку на дверной панели. — Живым доехать хочется.

— Мне тоже, — буркнул Олег. — Все беды от этого чертова дома, что б ему провалиться в тартарары!

— Зачем её туда могло понести-то, а? — напряженно спросил Миша.

Олег не ответил. Нехорошие предчувствия сжимали сердце, как железной перчаткой. Спустя пять минут после разговора они уже поднимались по лестнице рокового дома, такого же насупленного и мрачного, как вся округа.

Входная дверь в квартиру была, как ей и положено, закрыта. За ней не наблюдалось ни света, ни движения. Какое-то время мужчины жали на кнопку звонка, — но безрезультатно. Ответом на вызов была мертвая тишина.

— Она сюда не приходила, — прокомментировал события Олег. — Может, пошла к подружке?

— В пять часов утра? — позволил себе усомниться Миша.

— И что ты предлагаешь?! Дверь ломать?

— А ты что? Предлагаешь не ломать?

Мужчины переглянулись, приходя у единому решению. Ударом ноги Миша вышиб замок. Последний со звуком, вызывающим зубовный скрежет, вылетел из железных пазов. Дверь открылась, с силой хлопнув по стене. Сверху, над притолкай, обильно посыпалась штукатурка.

— Надеюсь, соседи милицию не вызовут, — стряхивая белый мел с черного пальто, поморщился молодой человек, перешагивая порог.

Впереди, горел свет, падая на непрошенных гостей немного наискось, справа. Горел едко, ядовито, тревожно. Олег порывисто промчался до конца коридора, дернув на себя дверь в ванную комнату так резко, что ручка жалобно хрустнула и перестала существовать.

Миша никогда не забудет открывшейся его взгляду картины.

Лежавшая на полу фигура, задрапированная в длинное кашемировое пальто, напоминала кем-то жестоко поломанную дорогую куклу. На рукавах темнели бурые пятна успевшей свернуться крови. Волосы золотистым руном разметались по кафелю.

Олег схватил дочь и прижал её голову к груди:

— Миша, — хриплый отчаянный шепот отчима заполнял собой холодной пространство, разрастаясь в восприятии до надрывного крика. Слова вырывались вместе с белым облачком — Она дышит. Она ещё живая!

Миша смутно помнил, как искал в аптечке бинты, как вызывал скорую помощь. Как ехал вслед за белой машиной, а потом разговаривал сначала с врачом, а потом с матерью Лены, ещё более потерянной, чем Олег.

— Вы не переживайте, — повторял он слова доктора напуганной, раздавленной горем, матери, — она ведь не отравилась. Так что, раз живая, значит, дальше жить будет. В таких случаях вскрытые вены предпочтительнее проглоченного яда.

Марина кивала, как китайский болванчик.

Но прошел час. Потом другой. Вослед ему — третий. Ничего не менялось. Девушка по-прежнему находилась в бессознательном состоянии. Ей сделали повторное переливание крови. Но, несмотря ни на что, давление продолжало понижаться. Непонятно почему, начала подниматься температура.

— Видимо в организм попала инфекция, — прокомментировал состояние Лены доктор. — Будем колоть антибиотики. Против стафилококка другого оружия нет. Особенно при снижении иммунитета, неминуемого при большой потере крови.

Марина не отлучаясь, сидела перед дверью реанимации, в которой находилась дочь. Олег, сгорбившись, сидел рядом с разом постаревшей, резко подурневшей женщиной, держа её за руку. Картина была тягостной. Белые стены. Белые халаты. Белые лица. И непреходящие чувство вины. Его почему-то испытывали все: мать, отец и он, Миша. В чем он мог провиниться перед едва знакомой девочкой?

За окном стоял день, такой же унылый, как настроение. Все было серым. Даже желтые листья, измызганные дождем и ветром, стали тусклыми и какими-то…мертвыми, что ли? Промозглая изморозь, забиралась под черное драповое пальто, заставляла пожалеть о привычке ходить без шапки до пятнадцатиградусных морозов. Сигаретный дым застревал в горле. Возвращаться туда, к закрытой двери, за которой умирала Лена, — хотя причин умирать у неё не было, потому что кровопотерю восстановили, распространению инфекции ставили блок, не было, — не хотелось.

По мокрой дорожке, залитой грязными лужами, шагала женская фигурка, которая, будучи цветным пятном, в сером мире, невольно приковывала к себе внимание. Яркая красная кожаная куртка, летящие по ветру коричневые, отдающие краснотой кудри, сапожки на высоких каблуках, коротенькая юбочка. Кокетливая, яркая, весьма симпатичная девчонка, глядя на которую так и тянуло счастливо, влюблено улыбнуться. Или хотя бы отвлечься от мрачных переживаний.

— Привет, — пропела красавица, подойдя, и вынимая из кармана холодную ладошку, чтобы протянуть для приветствия. — Я Таня, — Ленина подруга. А ты, Миша — я знаю. Лена мне про тебя много рассказывала. Я у неё твою фотографию видела.

— Правда? — Миша скривил губы, делая жалкую попытку улыбнуться. На деле вышла ухмылка, — наполовину злая, наполовину смущенная. — Ну, здравствуй, Таня, — улыбнулся он, пожимая протянутую ему ладонь.