Призрачная вечность мальчика

В наступающем безмолвии ночи, я опустошал в себе веру. Так окончилось мое детство. Не осталось последней ласковой руки, любившей и верившей в меня. Остановившись на крыльце дома и осознав всю утрату и злополучность своего существа, я бесцельно побрел среди одиноких фонарей с тускло-желтым свечением. По дороге я искусал до крови свои потрескавшиеся губы, которые теперь подергивались на холоде. В меня вдруг вселилось равнодушие. Первый неуверенный снег слетал с мутно-розового ночного неба; но для меня все потеряло смысл.. К чему идет этот первый снег? для меня олицетворяющий начало чего-то? Теперь еще на небосводе блеснула красным светом падающая звезда. Это сразу я воспринял знаком: «Звезда упала как «ушла» бабушка и я остался один». Мои ноги и именно они (я не особо отслеживал свое направление), подвели меня к одноэтажному домику,– который показался довольно знакомым, точно из памяти прошлой жизни,– где гостеприимно горел свет. В огороде стояла женщина (хоть и стоял поздний вечер), глядевшая прямо на меня, а я на нее,– сложилось впечатление, что именно меня она и дожидалась; затем она мне помахала (я в тот момент мало размышлял о том, что это достаточно странно),– она была единственным человеком, встретившимся мне на пути и поэтому я, поддавшись такому стечению случая, решился к ней подойти. Я подступался крайне нелепо и нерешительно, все время сверяясь с ее лицом, в котором все еще читалось одобрение. Когда же она разузнала причину моего позднего визита, то безоговорочно оставила у себя. После такого известия, горько-очертившего дом, тетушка Коралина не отставала от меня ни шагом позже; даже когда я намерился отойти в туалет, без надзора я оставлен не был, как будто она боялась, чтобы я чего-то не нашел или не стащил..

С ласковым пониманием моей утраты, она подхватывала меня за руку и постоянно напоминала и показывала, чем да как пользоваться,– а мне всегда было приятно это отношение «простодушной радушности доброты». Когда я вышел из ванной, она уже поджидала меня у двери, блеща в тени тусклого света из зала, широко открытыми, темно-зелеными глазами. Затем она предложила мне пройти в мою комнату, по-мальчишески захламленную и занавешенную темными синими шторами, с повторяющимися узорами белых ракет. И вновь такой знакомый запах затхлости и пыли. В комнате, у окна, располагался стол; он хранил на себе кучу марок и старых вскрытых писем. Пыль безотказно ложилась на все верно служившие предметы мебели – слоем мягкой, пыльной руки упокоения. Время здесь будто бы остановилось. Я привыкал к шумно вибрирующему в тишине, голосу своей мысли, не тревожащему установленное здесь время. Пыль до того прониклась в мои легкие, что заполнила меня «духом времени запустения». Ненамеренно, это ощущение занесло меня дальше и попутной мыслью мне навеялся образ бабушки, отдавшийся тихим звоном колоколов в сердце,– которые, казалось, отбились в конечный раз,– да таким резким и пронзительным шоком, что на мгновение вся комната залилась тьмой; не устояв на ногах, я будто бы одно мгновение падал в эту «пропасть», где звало и кричало из глубин – стадо топочущих копыт.. По времени, я пришел в себя; сердце поутихло испугом; я попятился к дверям и вышмыгнул, обожжено захлопнув ее за собой; тенью пронесся мимо зала – на кухню. Запах подгоревшего пирога вернул меня в чувства. И вот я стал в двери, слегка нелепо уставившись на тетю, которая резким испугом отреагировала на внезапность моего появления. Но мой испуг был намного сильнее ее.. Я плавно сполз на стул, скользнув спиной по стенке. Как ни странно, но она взглянула на меня со слезами на глазах. Отчего бы? Но в любом случае, на какое-то время я позабыл о своем страхе. Затем она прикрыла рот дрожащей рукой. Выждав с минуту, я попробовал объясниться, но членораздельно заговорить у меня так и не получилось,– слова все выплывали из моей власти сумбурной заглушаемой струей, мне что-то мешало, какие-то посторонние предложения в голове!.. Тетушка в это время уселась со мной рядом, ласково притянув и окутав мою озадаченную голову рукой; а затем приобняв за плечи.

– Бог мой, Йозеф, как же ты меня напугал, мой мальчик!..– негромко и с волнением в голосе, сказала она. – Тебя что-то испугало? Могу тебе постелить в зале, если хочешь.

И я подумал: таким именем меня еще никто никогда не называл (но мне понравилось; стало уютно в самом себе). Однако сейчас в моей голове кружились письма, лежавшие в комнате на столе и поэтому сконцентрироваться, и дать тетушке ответ у меня так и не вышло.

– Да не-ет… Все в полном порядке, и комната… Но-о все так, словно там кто-то жил.. Ваш сын?

Она резко вздрогнула на последнем слове, медленно и горестно склонив голову при тихом вздохе.

– Да, но два года назад…– сказала она с запинкой и заметным напряжением.

Она помнила. Но с ее напряжением у меня никак в голове не укладывалось, что мальчика уже нет; можно сказать, загадка все еще оставалась.

– ..А сколько ему было тогда лет, если могу спросить,– решился уточнить я.