Джин вытерла слезы, виновато посмотрела на мокрую рубашку ведьмака и высушила ее магией. Она вдруг осознала, что стать взрослее – не значит столкнуться с проблемами в одиночку. Это значит искать из них выход, а не пытаться скрыться за ширмой своих переживаний.
Эмма нервно кусала пересохшие губы. Она нашла письмо у кровати, бережно перевязанное бечевкой и украшенное полынью. Горько-терпкий аромат навевал воспоминания о тетушке. Сколько она ее знала? Всего ничего, вот только от этого не становилось легче. Тодор скрыл подробности ее гибели, утаив от ведьмы важные детали. Он держал ее в неведении, и только сейчас Чейз начала замечать тонкую, искусную игру с ее судьбой. Сердце. Ведьма приложила к груди письмо, стараясь понять, есть ли внутри нее боль, но ничего не отозвалось, словно все эмоции заблокировали. Чувствовалось отчетливое влияние, которому отчего-то не хотелось сопротивляться, и Эмма, как всегда, пустила это на самотек. Какой смысл погрязать в действительности, если можно отрешиться от постоянных переживаний, сводящих с ума? Нейтральность – вот ее защита.
В комнате посветлело, наверное, рассвет. Густой туман белой пеленой закрывал окно – ничего не видать. Не хотелось возвращаться домой. Хотя был ли особняк тетушки ее домом? Пожалуй, нет. Эмма убеждала себя, что дом там, где есть хоть капля надежды. Сначала крохотная комнатушка на окраине Нордвуда, где она ютилась со своей мамой. Иногда Элла забирала ее с собой на дежурства в больницу, по выходным к ее новому другу, который вскоре стал ее отчимом. Здесь появился новый дом, в котором ведьма могла прятаться в комнатке на чердаке. Но и он продержался недолго. Эмма не помнила ту ночь. Очнулась в больнице, после короткого пребывания там отчим отправил ее в пансион, в котором довелось пробыть почти до совершеннолетия. И затем полупустая комната у Морин. Там уже не осталось ничего. Просто пустота и смирение. Так было легче все пережить.
Несмотря на странные ощущения, особняк Тодора стал для нее островком веры. Во что? Она не знала. Но ведь главное – просто на что-то надеяться, так ведь?
На втором запястье вырисовывался зеркальный знак H. Кожу неприятно жгло, но ведьма была к этому готова. После вчерашнего разговора с вампиром она знала, что это неизбежно: каждый из участников предсказания получит свой зеркальный знак, после чего Нордвуд обнажит его слабости. По словам Тодора: чтобы уберечь от ошибок, по ее – чтобы уничтожить. Несмотря на убедительность, Эмма не доверяла Верховному магу. Ее отпугивала уверенная забота в его словах. Та, из-за которой казалось, что у нее нет права не поддаваться ей.
Тонкая серебряная нить опутала ее руку и устремилась прочь из комнаты. Она манила, и Эмма слепо следовала ей. Сначала длинный коридор, затем лестница. Особняк спал, к счастью или сожалению.
За поворотом показался новый коридор. На полу все так же был мрамор. Именно этот молчаливый камень скрывал ее шаги – мягкие тапочки скользили по нему, не издавая ни единого звука. Сердце бешено стучало, будто чувствовало – стоит вернуться, уйти, перестать поддаваться, но Чейз смело шла навстречу своей судьбе. Именно сейчас внутри нее поселилось незнакомое чувство уверенности в своих действиях.
– Тебя не предупреждали, что второй этаж закрыт для посетителей?
Из тени показался мужской силуэт, который тут же приобрел очертания: высокий, худощавый юноша. Он изучал ее болезненно-воспаленным взглядом. В кривой ухмылке показались клыки.
Уверенность куда-то отступила. В голове появился неясный шум. Так работало внушение, слабое, еще неумелое. Эмма неосознанно сопротивлялась ему. Ее пальцы предательски дрожали, выдавая страх. Меньше всего на свете она хотела, чтобы испытанием стала смерть. Но предательское чувство незащищенности сковывало ее, лишало защиты и возможности трезво принимать решения. Невозможно оставаться сильным, если из-под ног выбили остатки самообладания.