Призрак

Внешний мир казался немым и далеким. Лесная дорога плавно скользила впереди, как резиновая лента. Наверное, так чувствуешь себя в утробе матери, подумал я. Чудесное ощущение полной безопасности. Мы переехали мертвого скунса, и большая машина даже не дрогнула.

— Нервничаете? — спросила Рут.

— Нет. С какой стати? Или мне следует нервничать?

— Ну, что вы! Адам самый любезный мужчина, которого я когда-либо встречала. Мой принц Очарование!

Рут снова издала гортанный грубоватый смех.

— О господи! — глядя в окно, прошептала она. — Я так радуюсь, когда выезжаю из этого леса. Как будто живу в заколдованной чаще.

Я посмотрел через плечо на минивэн, который следовал сразу за нами. Насколько комфортным и соблазнительным был такой уровень существования. Я уже начинал привыкать к нему. Наверное, отказ от привычных привилегий походил на горе ребенка, которого бросила любимая мамочка. Хотя благодаря войне с террором у Лэнга эти привилегии останутся навсегда. Их не отнимут у него. Он никогда не будет стоять в очереди на автобусной остановке и даже никогда не сядет сам за руль. Его будут холить и держать в закрытом коконе, как царя Николая Романова перед началом революции.

Мы выехали из леса на главную трассу, свернули налево, затем почти тут же сделали правый поворот и оказались рядом с оградой, за которой виднелся аэродром. Я с изумлением смотрел на большую взлетно-посадочную полосу.

— Мы уже приехали?

— Летом Марти обычно покидает свой офис на Манхэттене в четыре часа дня, — сказала Рут, — а к шести часам он появляется на местном пляже.

— Похоже, он имеет личный самолет, — догадливо заметил я.

— А как же иначе! Личный реактивный самолет.

Под ее насмешливым взглядом я почувствовал себя провинциалом, который во время званого ужина взял нож для рыбы и намазал им масло на рогалик. А как же иначе! Личный реактивный самолет. Вы не можете владеть особняком за тридцать миллионов долларов и добираться до него на автобусе.

Затем в небе появился корпоративный «Гольфстрим», который выпал из облаков и низко пронесся над мрачными соснами. Джефф нажал на газ, и через минуту мы подкатили к небольшому аэровокзалу. Прозвучала канонада хлопавших дверей, и наша группа зашагала к зданию: я, Рут, Амелия, Джефф и один из офицеров охраны. В зале нас ожидал патрульный полицейский из участка Эдгартауна. За его спиной я увидел на стене поблекшую фотографию Билла и Хиллари Клинтон. Толпа людей приветствовала их во время какого-то президентского отпуска.

Частный реактивный самолет вырулил с посадочной полосы на площадку перед аэровокзалом. На темно-синем корпусе рядом с пассажирской дверью виднелась золотистая надпись: «Хэллингтон». Это воздушное судно было крупнее обычных корпоративных самолетов. Оно имело высокий хвост и шесть иллюминаторов с каждой стороны. «Гольфстрим» подъехал ближе, остановился, и, когда его двигатели умолкли, над пустым аэродромом воцарилась невероятно звонкая тишина.

Открылась дверь, на площадку спустили трап, после чего по ступеням сошли два офицера из службы безопасности. Один направился прямо к вокзалу. Второй остался у трапа, настороженно осматривая шоссе и пространство вокруг самолета. Казалось, что Лэнг не спешил покидать салон «Гольфстрима». В полутени дверного проема я видел, как он пожимал руки пилотам и стюарду, затем наконец — почти неохотно — вышел на трап и задержался на верхней площадке. Лэнг держал в руке кейс, чего ему не приходилось делать, когда он был премьер-министром. Ветер развевал его галстук и топорщил заднюю часть куртки. Пригладив волосы, он осмотрелся вокруг, словно не знал, что ему делать дальше. Наверное, отсутствие встречающих людей ошеломило его. Он уже был на грани раздражения, но вдруг увидел нас, наблюдавших за ним через большое стеклянное окно. Лэнг вытянул руку и с усмешкой помахал нам ладонью — точно так же, как он делал это в зените славы. Момент смущения прошел, как будто его и не было. Переместив кейс из одной руки в другую, он торопливо зашагал к проходу терминала. Его свита состояла из телохранителя и девушки, которая катила чемодан на колесиках.

Когда Лэнг появился в зале, наша группа отошла от окна и направилась к нему навстречу.

— Привет, дорогая, — сказал он, подходя к жене с намерением поцеловать ее.

Его кожа имела слегка оранжевый оттенок. Я понял, что Лэнг использовал макияж. Рут отстранилась и пожала ему руку.

— Как Нью-Йорк?

— Прекрасно. Они дали мне «Гольфстрим-четыре». Представляешь? Трансатлантический! С постелями и душем! Привет, Амелия. Привет, Джефф.

Он заметил меня.

— Здравствуйте. А вы кто такой?

— Ваш «призрак», — ответил я.

Наверное, мне не следовало вести себя так фамильярно. Я тут же пожалел о сказанных словах. Еще недавно эта линия поведения казалась мне довольно остроумной и разбивавшей лед отчуждения. Я даже репетировал свой выход перед зеркалом, готовясь к полету в Америку. Но здесь, в пустом вокзале, среди тишины и серых теней, мой ответ окрасился в другие тона. Лэнг вздрогнул.