Призрак Александра Вольфа

— Для этого мне нужно было бы иметь возможность вас увидеть.

— Я не скрываюсь, это легко устроить. Где вы сегодня обедаете?

— Не знаю, я об этом не думал.

— Приходите ко мне часов в семь — в половине восьмого.

— Я боюсь злоупотребить вашей любезностью.

— Если бы мы с вами были чуть-чуть лучше знакомы, то я бы вам ответила… Вы знаете, что я ответила бы?

— Это нетрудно угадать.

— Но так как мы ещё недостаточно знакомы, то этой фразы я не произнесу.

— Ценю вашу любезность.

— Значит, я жду вас вечером?

— Я постараюсь быть точным.

В половине восьмого я входил в дом, в котором она жила; её квартира была на втором этаже. Как только я позвонил, дверь отворилась — и я едва не отступил на шаг от удивления: передо мной стояла огромная мулатка, которая не произносила ни слова и молча смотрела на меня широко открытыми глазами. В первую секунду я подумал, не ошибся ли я этажом. Но когда я спросил, можно ли видеть мадам Армстронг, она ответила:

— Yes. Oui, monsieur[21].

Она повернулась и направилась ко второй двери, которая вела, по-видимому, в квартиру; она шла впереди меня, заполняя своим громадным телом всю ширину коридора. Потом она ввела меня в гостиную; на стенах висело несколько натюрмортов довольно случайного, как мне показалось, происхождения, на полу лежал синий ковёр, мебель была синего бархата. Я рассматривал в течение нескольких секунд тарелку эллипсической формы, нарисованную жёлтой краской и на которой лежало два разрезанных и три неразрезанных апельсина, — и в это время вошла Елена Николаевна. Она была в коричневом бархатном платье, которое ей очень шло, точно так же, как её причёска, подчёркивающая неподвижную прелесть её лица, почти не накрашенного. Но глаза её показались мне на этот раз гораздо живее, чем тогда, во время моей первой встречи с ней.

Я поздоровался и сказал, что мулатка, отворившая мне дверь, произвела на меня сильное впечатление. Елена Николаевна улыбнулась.

— Её зовут Анни, — сказала она, — я называю её little Anny[22], помните, был когда-то такой фильм.

— Да, little Anny ей очень подходит. Откуда она у вас?

Она объяснила мне, что Анни поступила к ней на службу в Нью-Йорке и ездит с ней теперь повсюду и что так как Анни жила некоторое время в Канаде, то говорит по-французски; кроме того, она прекрасно готовит, и в этом у меня будет немедленная возможность убедиться. Анни действительно была прекрасной кухаркой, — я давно так не обедал.

Елена Николаевна расспрашивала меня о моих делах за эту неделю. Я рассказал ей о женщине, разрезанной на куски, об очередном банкротстве, об исчезновении молодого человека и, наконец, о газетном выступлении менеджера Дюбуа.

— Это и есть газетная работа?

— Приблизительно.

— И это всегда так?

— Чаще всего.

— И вы считаете, что это вам подходит?

Я пил кофе, курил и думал о том, насколько этот разговор был далёк от моих чувств и моих желаний. Я был безмолвно пьян от её присутствия, и чем дольше это продолжалось, тем сильнее я ощущал, как от меня ускользает всякая власть над этим состоянием, которого не могли победить никакие усилия. Я знал, что веду себя совершенно прилично, что у меня ясные глаза и что я остаюсь нормальным собеседником, — но я знал так же хорошо, что эта видимость не могла ввести в заблуждение Елену Николаевну, и она в свою очередь понимала, что я это знал. Естественнее всего было бы, если бы я сказал ей: моя дорогая, вы не ошибаетесь, считая, что этот разговор не имеет никакого отношения ни к тем чувствам, которые в данную минуту испытываю я, ни к тем, которые, вероятно, испытываете вы. И вы знаете так же хорошо, какие слова я должен был бы произнести сейчас. Но вместо этого я сказал:

— Нет, конечно, я предпочёл бы заниматься литературой, но, к сожалению, это не получается.

— Вы бы предпочли писать лирические рассказы?

— Почему непременно лирические рассказы?

— Мне кажется, что это должен был бы быть ваш жанр.

— И это говорите мне вы после того, как мы познакомились с вами во время матча, и после того, как вы — я надеюсь — оценили хотя бы мои предсказания о его исходе?

Она опять улыбнулась.

— Может быть, я ошибаюсь. Но все почему-то кажется, что я знаю вас уже очень давно, хотя вижу вас второй раз в жизни.

Это было её первое признание и первый шаг, который она сделала.

— Говорят, это очень тревожный признак.

— Я не боюсь, — сказала она со своей необъяснимо жадной улыбкой. Я видел её улыбающийся рот, её ровные крепкие зубы и тускло-красный цвет её немного накрашенных губ. Я закрыл глаза, я ощущал бурную чувственную муть. Но я сделал над собой необыкновенное усилие и остался сидеть в своём кресле с внешне спокойным — как я предполагал — видом, хотя каждый мускул моего тела был напряжён до боли.

— Вы закрываете глаза, — сказал её далёкий голос, — не хочется ли вам спать после обеда?

— Нет, я просто вспоминал одну фразу.

— Какую?

— Это сказал царь Соломон.

— Далеко мы с вами заехали.

Это «мы с вами» было её второе движение.

— Что же это за фраза?