Призрак Александра Вольфа

Иногда, перед возвращением домой, мы заходили в ночное кафе или бар, и она удивлялась тому, что, в каком бы районе это ни происходило, я знал в лицо всех гарсонов и всех женщин, сидевших на табуретах у стойки и ожидавших очередного клиента. Она пила только крепкие напитки, у неё была необыкновенная сопротивляемость опьянению, объяснявшаяся, я думаю, долгой тренировкой и пребыванием в англосаксонских странах. Только выпив довольно значительное количество алкоголя, она становилась не такой, какой бывала обычно, и её непременно начинало тянуть туда, куда не нужно. — Поедем на Бастилию, в bal musette[25], я хочу посмотреть на gens du milieu[26]. Поедем на rue Blondel, в знаменитый публичный дом. — Это неинтересно, Леночка. — А где здесь собираются педерасты? Ты это должен знать, какой же ты журналист, если ты этого не знаешь? Поедем, я тебя прошу, я так люблю педерастов. — Вот мы поедем, и меня ранят ножом, что ты тогда будешь делать? — Не надо настраивать себя на такой напрасно-героический лад, никто тебя не ранит, это вообще плохая литература. — Иногда ей приходили в голову совершенно дикие мысли. Я помню, как она однажды расспрашивала меня, где ночью можно купить конфет. Не подозревая её подлинных намерений, я сказал ей это. Мы были в такси, она велела шофёру ехать туда и вышла из магазина с руками, полными мешочков конфет.

— Что ты со всем этим будешь делать?

— Мой милый, — сказала она совершенно не свойственным ей нежным голосом, по которому я услышал, что она была совсем пьяна — до тех пор это не было внешне заметно. — Я тебя поцелую, я сделаю все, что ты захочешь, но ты должен исполнить мою маленькую просьбу.

— Кажется, дело плохо, — сказал я, думая вслух.

— Вот такую маленькую, — продолжала она, показывая ноготь своего мизинца. — Ты должен знать, я уверена, что ты знаешь, в каком районе Парижа есть девочки-проститутки от десяти до пятнадцати лет.

— Нет, я не имею об этом представления.

— Ты хочешь, чтобы я расспрашивала шофёра? Ты будешь в глупом положении.

— Но зачем тебе эти девочки?

— Я хочу им раздать конфеты. Ты понимаешь, это будет им приятно.

Мне удалось отговорить её от этого с большим трудом. Но иногда она настаивала так, что мне предоставлялся только выбор — либо удержать её силой, либо уступить; и, таким образом, мы побывали почти всюду, где ей хотелось, и я заметил, что все эти места её не очень, в сущности, интересовали. Она просто давала волю какому-то своему неожиданному желанию, но как только оно становилось легко исполнимым, оно теряло для неё значительную часть соблазнительности. Она была готова на все ради сильных ощущений. Но сильных ощущений не было, были только в одном случае сутенёры в светло-серых кепках, относившиеся с почтительной боязнью к полицейским, дежурившим у входа в bal musette, в другом — голые полноватые женщины с вялыми телами и мертвенно-животной глупостью в глазах, в третьем — подведённые молодые люди с развинченной походкой и каким-то необъяснимым налётом душевного сифилиса на лице. И она говорила:

— Ты прав, это скучно.

Она любила очень быструю езду на автомобиле. Когда однажды она попросила меня взять напрокат машину без шофёра, мы поехали за город и я доверчиво дал ей руль, она повела автомобиль с бешеной скоростью, и я не был уверен, что из этой прогулки мы вернёмся домой, а не в госпиталь. Она прекрасно умела править, но все-таки на поворотах и перекрёстках мне каждый раз хотелось закрыть глаза и забыть о том, что происходит. Наконец, после того как мы чудом, казалось, избежали третьей катастрофы, я ей сказал:

— У нас могло уже быть три столкновения.

Не уменьшая хода, она отняла левую руку, показала мне указательный палец и ответила:

— Одно.

— Почему?

— Потому что после первого столкновения мы бы дальше не поехали, у нас не было бы никаких других возможностей.

Но на обратном пути я категорически отказался пустить её за руль, и, когда мы ехали, она мне сказала:

— Я тебя не понимаю, ты едешь так же быстро, как я, чего же ты боишься? Ты думаешь, что ты правишь лучше меня?

— Нет, — сказал я, — я в этом не уверен. Но я знаю дорогу, я знаю, какие перекрёстки опасны, какие нет, а ты едешь вслепую.

Она посмотрела на меня со странным выражением глаз и сказала:

— Вслепую? Я думаю, что так интереснее. Вообще все.

В этот период времени мне удалось, наконец, избавиться от случайной и неинтересной работы, и я получил заказ на серию статей о литературе. Елена Николаевна пришла ко мне однажды днём, — это был её первый визит, — без предупреждения — и я очень удивился, отворив дверь на неожиданный звонок и увидев её.

— Здравствуй, — сказала она, осматривая комнату, в которой я работал, — я хотела застать тебя врасплох и, может быть, в чьих-нибудь объятиях.

Она стояла у полок с книгами, быстро вынимала том за томом и ставила их на место. Потом она вдруг посмотрела на меня остановившимися глазами с таким оттенком выражения, которого я в них никогда ещё не видал.

— Что с тобой?

— Ничего, меня просто заинтересовала одна книга. Я все хотела её прочесть и нигде не могла найти.

— Какая книга?