Призрак Бомбея

— Возьми, дорогой. — Савита протянула чашку мужу. — Ты же как-никак глава семейства.

Обрадованный этой неожиданной почтительностью и довольный тем, что мать ничего не слышала, Джагиндер расправил плечи и принял дымящуюся чашку. Савита улыбнулась.

На заднюю веранду, прихрамывая, вышла Маджи. Ночь она провела плохо, с трудом примостившись в тесной комнатке для пуджи. Впрочем, там, под недреманным присмотром богов, она чувствовала себя спокойно. Просыпаясь, разминала затекшую ногу, звякала крошечным серебряным колокольчиком и быстро бормотала молитвы. Боги непременно вознаградят ее за это благочестие.

Савита посмотрела в изнуренное лицо свекрови и участливо спросила:

— Может, вам лучше отдохнуть, Маджи? Вы как выжатый лимон.

— Нет, я не устала.

— Ними, подойди ко мне, — поманила Савита сына. — Почитай мамочке свою книжку, чтобы хоть как-то скоротать день.

Трое сыновей, телохранителями окружив мать, проводили ее обратно в дом, где она торопливо нарисовала им за ушами черные точки, а затем продержала детей взаперти до самого завтрака, который подали в десять.

Сидя на подоконнике, призрак с любопытством наблюдал за новым распорядком в семье. За исключением Савиты и Маджи, все спали теперь в гостиной и завтракали не в столовой, а во дворе. В ванных, туалетах и раковинах не осталось ни капли, а из кухни и кладовки убрали все жидкости. Даже грудь Савиты начала высыхать. Сила, обретенная призраком с начала муссонов, убывала без воды.

Эта внезапная слабость напугала привидение. Оно пристально следило за тем, как повар Кандж подает во дворе завтрак, опуская стальную чашку в большой кувшин с водой. Призрак впился взглядом в прозрачную жидкость, переливавшуюся всеми цветами радуги. Мало-помалу он решился выйти наружу. Правда, днем призрак был слабее всего. Малейшая дымка над головой придала бы ему сил. Но в то утро на небе, как назло, не было ни облачка. Привидение знало, что без воды до вечера не протянет. Отбросив сомнения, оно медленно поплыло к открытой двери — навстречу своему спасению.

Ощутив нестерпимую, обжигающую боль, призрак в панике отскочил. Он еще раз попробовал переступить порог, но снова наткнулся на раскаленную стену Привидение протяжно, судорожно завыло, серебристая грива коконом обвилась вокруг фигуры. В этот самый миг призрак заметил у порога тонкую полоску пепла, которая змеилась понизу стены, через равные промежутки поднимаясь к окнам и снова спускаясь. Младенец обошел все бунгало, следуя за полоской пепла, и вновь очутился у черного входа. Внезапно он все понял. Черная магия. Маджи колдовством заперла его в обезвоженном доме.

Из широко раскрытых, бессонных глаз капнула слезинка, засеребрившись, точно лунное озерцо, словно безжалостный блеск меча.

Девочку принесли в жертву.

Призраки побережья

Из больницы позвонили сразу же после завтрака, и словно бог Индра поразил Маджи своей молнией[207]. «Как ее могли забрать? — закричала она в трубку дрожащей сестре Налини. — Вы разве не дежурили? Разве на окнах не было решеток?» На все вопросы сестра ответила утвердительно, и Маджи не сомневалась, что это дело рук Авни. Похоже, их бывшая айя, виновная в гибели одной внучки, теперь задумала уничтожить и вторую.

Выйдя на берег, где со всех сторон несся злобный призрачный шепот. Мизинчик тяжело двинулась к воде. Мокрые водоросли хватали ее за ступни, замедляя ход.

В песке гнили сотни кокосов. Некоторые были расколоты, и мякотью их лакомились остроклювые птицы. Другие — еще целые и волосистые. Мизинчик наклонилась за одним, и кокос оказался на диво теплым, даже горячим, словно внутри тлел огонь. Она прижала его к груди, и жар растекся по телу.

В кокосе хранилось воспоминание о далеком дне, вернее, утре, когда родилась Авни и отец увидел ее впервые. Прилив, волнующий подъем сети, растянутой уловом, восход солнца над океаном — ничто не могло сравниться с творением его чресл.

«Глянь, — сказала слепая повитуха, показав на лишний пальчик на ноге младенца. — Это дурной знак».

Он опустил шершавую ладонь на шелковистую головку ребенка и решил сделать все, только бы пророчество не сбылось.

Мать Авни, еще дрожавшая от послеродовых схваток, окликнула его. «Не ходи сегодня, — взмолилась она, стыдясь признаться, что море у нее внутри пролилось и ее новорожденная дочь осквернила богиню океана. — Богиня была недовольна: я не домолилась».

Но отец Авни, положившись на древнее поверье о том, что рыбаку в море ничего не угрожает, пока его жена хранит целомудрие, улыбнулся и сказал: «Сегодня боги наградили нас ребенком. Значит, море тоже будет щедрым».

Затем он взял с собой кокос, дабы поднести его могучему богу моря Варуне[208].

Утреннее небо нахмурилось, ветер усилился.

«Шторм! Шторм!» — закричала повитуха, тыча в небеса.