Призрак Бомбея

Девушка знала о небольшом шатре, шамияне, словно выраставшем из вероломных скал, — с плотным матерчатым пологом, украшенным разноцветными лоскутками. Ее никогда даже близко не подпускали к этому месту, но однажды она побывала здесь тайком, сжимая в ладошках бархатистую календулу, которую возложила на маленький каменный алтарь Экуиры — восьмирукой богини с оранжевым лицом, рожденной из тела бога Брахмы, Творца Вселенной. «О, милосерднейшая богиня, — прочитала она молитву рыбачек о своих мужьях, — твой океан безбрежен, а суденышко так мало».

— Потом твоя мама расколола у ног богини кокос.

Девушка собралась с духом, хорошо зная, что произошло дальше: у мамы отошли воды, осквернив святилище. Другие рыбачки с проклятьями поволокли ее прочь. Когда в тот вечер лодка отца так и не вернулась, никто даже не удивился.

Повитуха снова фыркнула, а затем, словно ей вдруг надоело рассказывать, достала небольшой ржавый фонарь и зажгла его. Ее сухое обветренное лицо — точь-в-точь соленая креветка — отбрасывало на стену зловещие тени.

— Тебя опять изгнали, — заявила она.

«Неужели я была там еще сегодня утром?» — подумала девушка, вспомнив тепло лежавшего рядом тела и алый свет сквозь разноцветные стекла в стене.

— Я должна вернуться, — прошептала она, не в силах скрыть отчаяние.

— Раз уж тебя изгнали, ты никогда не сможешь вернуться — ни при жизни, ни после смерти, — пробормотала старуха, впиваясь невидящим взором в лицо девушки. — Они совершили очистительную церемонию — как и в день твоего ухода, чтобы твой дух не проник обратно. Поэтому ты не сможешь попасть в рыбацкую деревню. Ты никогда туда не вернешься.

— Должен же быть какой-то выход, — взмолилась девушка, взгляд у нее обезумел. Это бунгало стало для нее родным домом. Правда, она просто прислуживала, но на время добилась большего. Она достала припрятанные деньги, которые Маджи, глава семейства, милостиво дала ей, и положила их в узловатые руки повитухи.

Старуха схватила пачку и впилась в нее сломанными, почерневшими зубами. По подбородку стекла ниточка слюны.

— Есть один способ, — с расстановкой сказала повитуха, и желтые от табака губы искривились в улыбке, — но для этого нужна исключительная жертва. Ты должна быть сильной и стойкой.

— Я готова! — Девушка скрипнула зубами, словно подчеркивая свою решимость. Что угодно, лишь бы попасть туда!

— Правильно, что я тебя изгнала. Умер кто-то другой.

— Младенец… несчастный случай…

— Я думала, ты знаешь, как появляются дети, — ухмыльнулась старуха, — ты же всегда подглядывала тайком.

— Я благополучно приняла роды. Все случилось так быстро, даже не успели отвезти госпожу в роддом. Маджи велела принести кипяток и простыни. Я сказала, что разбираюсь во всем, и она оставила меня с роженицей, пока другие ждали снаружи. Я сделала все точно так, как видела… но потом… — Голос у нее дрогнул.

— Когда ты ненадолго отошла, ребенок утонул.

Девушка кивнула.

— Так же, как и с твоим отцом, — то ли несчастный случай, то ли нет. Впереди — новые смерти и роковые случайности…

— Новые?

Повитуха захохотала, высунув язык:

— Ты осквернила богиню — пролила околоплодные воды и кровь на ее алтарь. Как только начались месячные, тебя изгнали. Кровь течет шесть дней, и в это время ты опасна, хотя сама не осознаешь. Ты черпаешь темные силы из нечистой крови — любой крови из этого места: родовой, менструальной, девственной.

Девушка почувствовала что-то липкое между ног: в то самое утро у нее начались месячные — пугающе обильные.

Старуха забормотала:

— Изгнана в тринадцать… На тринадцать лет…

Она подняла с земляного пола циновку и засунула руку в отверстие. Вытащила один за другим крошечные пакетики, свернутые из старых газет, и разложила их перед собой. Из-под рваного сари достала маленький кокос — гладкий, еще зеленый.

— Зачем возвращаться? — спросила она. — Что тебе там нужно?

Девушка отвернулась, вспомнив касания спутанных локонов среди ночи и аромат кожи, от которого пьянеешь, просто находясь в одной комнате. Запретное прикосновение в алом свете.

Повитуха жутко ухнула, словно прочитав ее мысли, а затем, взяв себя в руки, развернула газетные пакетики. В каждом лежал какой-нибудь порошок — бархатисто-желтый, песочно-коричневый, синий, черный… Она смешивала их, тихо напевая. Собачий лай приблизился, и сухие пальмовые ветви затрещали под чьими-то шагами. Девушка оглянулась через плечо, пожалев, что не прикрыла дверь циновкой. Тем временем старуха проворно расколола кокос койтой[2] и всыпала смесь порошков в кокосовое молоко. Зелье задымилось, наполнив воздух тошнотворным запахом.

Девушка в ужасе отпрянула.

— Изгнана в тринадцать… На тринадцать лет… — вновь забормотала повитуха, а затем ее слепой взгляд упал на девушку. — Тринадцать лет не сможешь вернуться.

— Нет!

— Чтобы желание сбылось, нужно заплатить цену — безмерную цену…

— Я и так уже слишком многое потеряла, — прошептала девушка, окутанная дымом, — и не упущу этого случая.