— Чтобы мы могли смотреть в глаза друг другу. Есть и еще одна причина, но ее сложно объяснить.
Рейчел уже перевернула меня и теперь поддерживала на поверхности, подсунув ладонь мне под подбородок. Обрамленное слипшимися серебристыми волосами, ее лицо было даже прекраснее, чем мне помнилось. Череп у нее был изумительной формы — из Рейчел могла бы выйти красивая худячка.
По какой бы причине она меня ни спасла — из сострадания, коварства или просто каприза — на меня вдруг нахлынуло такое благодарное чувство, такая нежность, такое восхищение, что выразить их могли лишь стихи. И я продекламировал:
— С любезного разрешения Эдгара По, — добавил я.
— Ну, Черепуша, просто блеск! — вздохнула она. — Хотя вода тут совсем не благовонная.
— Теперь она благоухает, принцесса, — ответил я, глядя ей в глаза.
— Какой учтивый кавалер! Так я, по-твоему, ладья, Черепуша? Большое такое неуклюжее океанское судно?
— Ты океанская богиня, — ответил я. — А я, бесспорно, скиталец, кото…
На меня накатила волна страшной слабости, в глазах почернело. Откуда-то, словно издалека, донесся голос Рейчел:
— Я забыла про твои пилюльки. По одной каждого цвета, так?
— Да. Коричневых две, — еле выговорил я.
Ее влажные пальцы положили мне на язык четыре пилюльки. Я раздавил их зубами, чтобы они побыстрее подействовали, и запил глотком воды из бассейна.
Когда в глазах у меня прояснилось, Рейчел все еще старалась одной рукой защелкнуть розовый футляр, свисавший с розовой ленты на ее шее. В конце концов она с ним справилась, но я успел заметить, что в нем кроме пилюлек, которые она, вероятно, достала из щековых пластин экзоскелета, лежит полдесятка мини-кассет.
— Некоторые ваши рукописи, принцесса? — вежливо осведомился я, вместе с ней покачиваясь на воде.
— Да. Включая "Хьюстон в огне" и "Бурю над Эль Пасо". Черепуша, ты подонок. Только последний негодяй мог сообщить папочке о моем бельевом комоде! Он вывернул все ящики в поисках крамольной литературы и добрался бы до потайного, только я так молниеносно разделась, что ему пришлось дать деру. Ему нравится забирать от меня одежду через чуть приоткрытую дверь — перед тем как ее запереть.
— Однако, принцесса, — сказал я серьезно, — вы причинили мне, моему отцу и всей нашей семье большое зло, когда открыли вашему батюшке тайну Пропавшего Уранинитового Шурфа Чокнутого Русского и упомянули про находящиеся на мне документы. Лишь одно необычное обстоятельство помешало вашему батюшке завладеть заявкой и картой, когда он обыскивал и кромсал мой меш-костюм.
— Черепуша, дурак ты безмозглый! — окрысилась она. — Извини, что я вынуждена тебе это сказать, но карта и заявка — сплошная
— Но, принцесса… — начал я обиженно. Все это меня сильно ошарашило.
Тут над бассейном разнеслись вопли. Рейчел повернула мое лицо, и я увидел Берлсона: упираясь ладонями в колени и все равно пошатываясь, он орал через плечо в сторону грингодвери.
— Эй, губернатор! Валите сюда, слышите? Ваша высокородная красавица купается голышом с набором костей из космоса!
Меня поразило, с каким смаком Берлсон сообщал Ламару о неприличном поведении его дочери.
— Не прибегнуть ли нам к искусственному дыханию способом рот ко рту? — тут же нашлась Рейчел. — Ты что-то бледноват. Брюхастый Билли просто закипит, а Лабудовый Ламар на стенку полезет, если успеет вовремя. Кстати, я вовсе не голышом, как эти жопники изволят обозначать высокоцивилизованное состояние полной наготы. На мне мини-белье телесного цвета — единственная одежда, которую папочка оставляет мне, когда, сажает под замок, если не считать обилия целомудренных розовых простынок. Из них я связала веревку, чтобы сбежать.
— Рот ко рту было бы прекрасно… — начал было я, но Рейчел уже неслась дальше:
— Знаешь, по-моему, папочка на мне сексуально помешан. Иначе как объяснить такое запирание в спальнях и ограничение в одежде до стриптизного минимума? Ты замечал, как он все время снимает пушинки с пиджака и штанов, хотя их там и в помине нет? Бьюсь об заклад, это снежинки той пурги пуританских комплексов, которая все время в нем бушует.