Призрак для Евы

На этой неделе — хотя Джозефин этого не помнила — исполнялось двадцать лет с того дня, как Минти пришла в «Чистюлю». Тогда был конец мая, ей исполнилось восемнадцать. Принимаясь за рубашки, она попыталась сосчитать, сколько их погладила за эти годы. Скажем, три сотни в неделю, пятьдесят недель в году (за вычетом двух на выходные) в течение двадцати лет — получается сто тысяч. Хватит, чтобы одеть целую армию, как сказала Тетушка десять лет назад. Белые, а также синие, розовые и желтые в белую полоску, серые в синюю полоску, и так без конца. Минти взяла первую рубашку из груды. Светло-зеленая в темно-зеленую полоску, редкое сочетание.

Как это часто случалась, когда Минти позволяла себе думать о Тетушке, послышался голос призрака:

— Вовсе не сто тысяч, ты ошиблась. Ты не гладила рубашки по субботам, когда пришла сюда. По крайней мере, первые два года. И бывали дни, когда не набиралось и пятидесяти штук. Поэтому получается скорее девяносто тысяч, чем сто.

Минти промолчала. Отвечать Тетушке было опасно, хотя это приносило облегчение. Вчера, когда она не сдержалась и прикрикнула на призрака, прибежала Джозефин и спросила, не обожглась ли Минти. Как будто человек, погладивший сто тысяч рубашек, может обжечься.

— В любом случае ей следует тебя поздравить. Она эгоистка до мозга костей, никогда не думает ни о ком, кроме себя и этого своего мужа. Будь у нее ребенок, тебе пришлось бы за ним присматривать. Она приносила бы его сюда и оставляла тебе, пока ходит по магазинам или бегает к своему китайцу. Этот Кен, он, может, и замечательный, но с ребенком сидеть не будет. Мужчины такого не любят.

— Уходи, — сказала Минти, но очень тихо.

— Миссис Льюис знает о таких вещах гораздо больше меня. У нее есть опыт. Я имею в виду роды. Мне пришлось вынести все тяготы твоего воспитания, но я не испытала родовых схваток. Если бы Джок не погиб в той железнодорожной катастрофе, у тебя тоже мог быть ребенок. Вы бы хотели стать бабушкой, миссис Льюис?

На этот раз Минти не сдержалась.

— Может, заткнешься? Лучше бы ты осталась глухой. Она не собирается заводить ребенка, и я тоже. Забери отсюда эту старуху. Я не желаю ее слышать.

Как и следовало ожидать, появилась Джозефин.

— С кем ты разговариваешь, дорогая?

— С тобой, — храбро ответила Минти. — Мне показалось, ты меня звала.

— Когда это я отвлекала тебя от рубашек? Послушай, я тут отлучусь ненадолго, оставлю все на твое попечение, ладно? Хочу пообедать с Кеном. Тебе что-нибудь принести?

Минти с трудом сдержала дрожь. Есть пищу, к которой кто-то прикасался? Неизвестно где купленные продукты? Джозефин неисправима.

— Нет, спасибо. Я взяла из дома сандвичи.

Она приступила к еде только после того, как закончила с рубашками. Это были сандвичи с курицей, белым хлебом, который Минти нарезала сама — неизвестно, кто и как делает хлебную нарезку, — и свежим ирландским маслом; курицу она варила и разделывала тоже сама. Минти пользовалась оставшимся длинным ножом, точно таким же, как тот, который пришлось выбросить, потому что неизвестно, насколько хорошо очищает вещи кипячение. Появись тут миссис Льюис, большой нож, возможно, пригодился бы так же, как и предыдущий, с помощью которого удалось избавиться от призрака Джока.

Только Минти ни разу не видела миссис Льюис. Тетушка являлась ей довольно часто, хотя ее фигура никогда не была такой резкой и плотной, как у Джока. Сквозь Тетушку всегда просвечивала мебель и двери. Иногда появлялись всего лишь контур, размытые очертания, которые дрожали и колыхались, словно мираж на дороге, который Минти видела из окна автобуса на прошлой неделе. Минти подумала, что Тетушка может совсем исчезнуть, если снова класть цветы на ее могилу. Но зачем? Она никогда не противоречила Тетушке, пока та была жива, но теперь пришло время защитить свои права. Почему она всю оставшуюся жизнь должна тратить деньги на эти цветы, ублажая призрак?