Призрак для Евы

В четыре утра Джимс проснулся, словно от толчка. Он сидел на своей одинокой и довольно скромной постели, вспоминая, что не все выходные провел в Кастербридже и Фредингтон-Крус, — вчера он посчитал это само собой разумеющимся и благополучно забыл. Теперь этот факт всплыл, причем совсем в другом свете. В пятницу после полудня он вернулся в Лондон, чтобы найти потерянные заметки для речи об охоте. И полиции никак нельзя говорить, что бумаги были не у него в квартире в «Садах аббатства», а в доме Леонардо в Челси. Лицо Джимса покрылось тонкой пленкой пота, капельки которого стекали по шее и гладкой золотистой груди.

Полицейские захотят знать, почему эти документы были в Глиб-террас, и даже если получится сочинить что-либо правдоподобное, его обязательно спросят, почему, найдя их, он не поехал домой и не провел ночь с молодой женой в Вестминстере. Сослаться на ее отсутствие невозможно, потому что полиция ей звонила — Зилла упоминала об этом вечером. Они захотят узнать, почему вместо того, чтобы поехать домой, Джимс провел ночь с Леонардо Нортоном, работавшим в брокерской конторе, хорошо известной в Лондоне и на Уолл-стрит. Есть несколько вариантов. Можно вообще не говорить, что он возвращался в Лондон. Или сказать, что вернулся днем, увидел, что Зилла спит, и, не желая беспокоить ее, забрал бумаги и поехал прямо в Дорсет. Или что он приехал домой поздно вечером, нашел бумаги, провел ночь с Зиллой и уехал рано утром, до прихода полиции. Но тогда Зилла должна солгать ради него. Джимс подумал, что она, наверное, согласится, а детей можно не брать в расчет, потому что они уже спали.

Самого Джимса моральный аспект не беспокоил; он всегда отличался беспринципностью и неразборчивостью в средствах и поэтому был вполне способен на «ложь во спасение», даже полиции. Но когда он подумал о том, что нужно попросить жену солгать ради него, сказать инспектору уголовной полиции из опергруппы убийств (или как они там теперь называются), что он был дома, когда на самом деле его тут не было, то почувствовал, как кровь стынет жилах. Он же член парламента. На прошлой неделе лидер оппозиции улыбнулся ему, похлопал по плечу и сказал: «Молодец!» Другие парламентарии обращались к нему со словами «достопочтенный депутат от Южного Уэссекса». Достопочтенный. Обычно Джимс не задумывался над таким понятием, как честь, но теперь пришлось. Для него честь являлась таким же неотъемлемым атрибутом, как для средневекового рыцаря или монаршего слуги. Сидя на кровати и вытирая пот уголком простыни, Джимс повторял себе, что не может просить кого-либо солгать ради него.

Нужно всего лишь забыть, что он возвращался домой за документами. До девяти часов, когда прибудет полиция, это должно выветриться из его памяти. В конце концов, ему не так уж были нужны эти заметки, и он вполне мог бы произнести успешную речь и без них. Все дело в том, что он не любил являться неподготовленным на любое мероприятие, где должен был выступать. Джимс попробовал заснуть, но с таким же успехом мог пытаться передвинуть время на два дня назад, что он с удовольствием бы сделал. В шесть Джимс встал, обнаружив, что Евгения и Джордан уже нарушили покой гостиной и смотрели по телевизору какой-то шумный черно-белый вестерн. Ко времени прихода полиции он стал раздражительным и мрачным, но все же заставил себя сидеть на диване рядом с Зиллой и держать ее за руку.

Пришла та же инспектор уголовной полиции, которая сопровождала Зиллу в морг. С ней был еще один полицейский в штатском, сержант. Зилла спросила инспектора, не возражает ли та против присутствия жены, и получила разрешение остаться. Зилла держала Джимса за руку и нежно смотрела ему в лицо, и Джимс был вынужден признать, что иногда и она может быть полезной.

Его расспрашивали о выходных, проведенных в Дорсете.

— Я уехал в свой избирательный округ в четверг после обеда и утром в пятницу провел встречу с избирателями в Кастербридже. В Шайр-Холл. После этого вернулся в свой дом во Фредингтон-Крус и работал над речью, которую должен был произнести утром в субботу на собрании «Сельского альянса». Там я провел ночь и следующий день, выступил с речью и поужинал с членами альянса. В воскресенье утром поехал домой.

Сержант записывал.

— Кто-нибудь может подтвердить ваше присутствие в принадлежащем вам доме в Дорсете в пятницу, мистер Мэлком-Смит?

Джимс придал лицу недоверчивое выражение. Он часто так поступал в Палате общин, когда кто-то из членов правительства отпускал замечание, которое, как он считал, выставляло его на посмешище.

— Куда вы клоните?

Ответ Джимс знал заранее.

— Просто таков порядок, сэр. Кто-нибудь может подтвердить ваше присутствие? Может быть, прислуга?

— Времена теперь не те, — надменно протянул Джимс, — и я не держу прислуги. Из деревни приходит женщина, чтобы убрать и присмотреть за домом. Миссис Уинси. Оставляет в холодильнике еду на те выходные, когда я собираюсь приехать. В тот день ее не было.

— Никто к вам не заходил?