Бран со стоном втянул воздух. Закашлялся. Опять почувствовал себя, свое сердце, руки и ноги. Завозившись, поднялся на четвереньки. Он едва дышал, волосы стояли дыбом. Из него как будто выкачали кровь, он замерз и обессилел.
Тихий вздох. Бран вскинул голову. У пылающего очага стояла призрачная тень, такая черная — чернее темноты. Она стояла неподвижно, вздымаясь под самый потолок, сливаясь с темнотой спящего дома.
Тьма вдруг заклубилась, ожила, мотая огромной головой. Свет очага вычертил разинутую пасть. Клыки, похожие на лезвия кинжалов. Налитые кровью, яростные кабаньи глаза.
(…черный призрак…)
— Нет. Ты умер. Мы тебя убили! Мы же тебя убили… этого не может быть…
Зверь зарычал. Взмахнул огромной лапой, в глазах блеснул лиловый огонь. Он склонился над кем-то, лежащим на постели. Обнюхал спящего — и облизнулся. Повернув голову, взглянул на Брана. Ему почудилось, что чудовище усмехается.
— Патер ностер, — шепнул Бран — и замолчал. Он позабыл слова молитвы, позабыл все на свете слова. Он смотрел на зверя — а зверь, шумно дыша, смотрел на него.
Короткий рык. Черная морда сунулась вперед, и Бран услышал хруст ломаемых костей. Треск раздираемого мяса. Довольное урчание.
— Нет! — завопил Бран. — Уходи! Убирайся! Ты умер, тебя здесь нет! Тебя нет! Тебя нет! Нет!!!
Бран рухнул ничком на скрещенные руки.
И — все исчезло.
Он очнулся у порога. Лежал, уткнувшись в снег лицом. Светила луна, было очень тихо. Он так замерз, что не чувствовал себя.
Приподнявшись, он начал озираться. Он был, словно зверь, потерявший свою нору: не помнил, кто он, где он, и как сюда попал. Не помнил, как его зовут.
(…Бран…)
Он сел. Сведенными морозом, каменными пальцами смахнул снег с глаз. Где я? Темно… сейчас ночь. Что я здесь…
— Что… я здесь… делаю?
Бран подполз к крыльцу и, задыхаясь, поднялся на колени. Вцепился в перила и встал. Ноги не держали, он их совсем не чувствовал, стоял, шатаясь, как старик.
Дверь хлопнула. Из дома выскочил человек. Воткнулся в Брана диким взглядом. Он был в одной рубахе, босиком. Как был, босой, он прыгнул в снег и помчался по двору.
Цепляясь за перила, Бран взобрался на крыльцо. Ухватился за ручку двери, отворил — и вошел в дом.
Светильники горели, никто, кажется, не спал. Бран привалился к дверному косяку. Услышал громкие голоса, чьи-то вскрики, чей-то плач.
Возле очага, у нар, сгрудился народ. Они стояли, тихо переговариваясь. Потом вдруг кто-то застонал, и это был стон смертельно раненого. Люди смолкли, а Бран остолбенел.
— Доченька, — услышал он. — Доченька… Ох, доченька…
Бран оторвался от стенки, подошел. Люди невнимательно взглядывали на него — и отворачивались. Он протиснулся к постели.
Конунг стоял на коленях, зарывшись лицом в шкуры.
А на постели лежала Аса.
Бран не сразу ее узнал. Ее глаза смотрели в потолок, блеклые, бесцветные: словно вместе с жизнью из них вытекла вся синева. Щеки были, как белила, в которые кто-то намешал свинец, а на лице застыло удивление. Она лежала, закинув за голову руку, другая рука, безвольная, безжизненная, свисала к полу. Конунг прижал ее к губам, и плечи содрогнулись. Он по-звериному полоснул ногтями шкуры. Из горла вырвался хриплый рык.
Бран пошатнулся, его окатило жаром. Он вспомнил все: следы на снегу, Харалда, живую тьму, и призрачного зверя…
— Не может быть, — шепнул он. — Этого не может быть…
— Эх, — сказали рядом. — Может, не может — а поди ж ты. Полон дом народу, а ведь ухитрились же, зарезали девчонку!
— За… резали? — Бран, как лунатик, повернулся к говорившему.
— Ну, да. Да сам погляди, колдун.
Бран поглядел. Увидел кровь у Асы на одежде. Вся грудь ее была в крови. Кровь пропитала покрывало, окрасила пряди золотых волос, и они стали цветом, как сырое мясо.
— Зарезали, кинжалом, видать. По горлу полоснули, — бормотал прежний голос. — Эх, жалко, што ты, колдун, тут не ночевал, глядишь, может, и обошлось бы.
Бран закрыл глаза. Качнувшись, еле удержался на ногах.
— Видар. Его рук дело, — промолвил кто-то.
— Да нету его, уехал он с утра.
— Ну, так што? Приятели евонные остались.
— Может, и уехал он только для отвода глаз? Помяните мое слово, тута он, в поселке.
Бран выбрался из толпы и проплелся к очагу. Почти рухнул на ограждающие камни. Люди продолжали говорить, он слышал голоса, не понимая слов. Они жужжали вокруг, как мухи: ж-жу-у, ж-ж-жу-у-у, слышал Бран — а потом вдруг перестал их слышать. Наклонился вперед. Глаза застлала темнота.
Он упал и потерял сознание.
Глава 14
— Арнор, куда ты чашку задевал?
— Я? Опять я? Не трогал я твою чашку. Это Раннвейг, ее и спрашивай!
Бран открыл глаза. Было темно, рядом, по стене, как солнечный зайчик по льду, метался и прыгал яркий блик.
— Нечего меня обвинять, — сказал сердитый голос Раннвейг. — Чуть что, сразу Раннвейг! Я сама видала, как ты эту чашку туда-сюда таскал!
— Я таскал? Я?!
Бран пошевелился. Он лежал на чем-то мягком, было тепло. Пальцы нащупали ворсистую ткань: одеяло. Опираясь на руки, он сел.
То, что принимал за стену, оказалось занавесом у постели. Свет скользил по нему, колеблясь, переламываясь в складках, а из-за полога доносились голоса.