Призрак гнева

Пощечина, еще пощечина, еще и еще. Улла горько заплакала.

— Хватит! — крикнул Бран. Бросился вперед — и уткнулся в Харалда, как в каменную стену.

— Погоди-ка, — велел тот, отодвигая Брана. — Ужо мы сами, не лезь.

Харалд вклинился меж отцом и дочерью и отнял у конунга Уллу, как отбирают дичь у охотничьей собаки. Воины, подступив, заслонили девушку плечами.

— Все, старшой, — прогудел Харалд. — Будя на сегодня.

— С дороги! — рявкнул конунг, выкатив на Харалда бешеные глаза. Тот не шелохнулся.

— Сам же после будешь гневаться, коль я тебя не остановлю, — примирительно буркнул Харалд. Потом сказал, обернувшись к Брану:

— Ступай, ступай отседова, сынок, смертоубийство отменяется, слышь. Ступай, не беспокойся, потолкуешь с им опосля. Как проспится, сам тебя позовет. А пока ступай, не мельтешись под ногами, тебе говорю.

Бран резко развернулся и молча зашагал к порогу.

Глава 13

Выскочив из дома и хлопнув дверью, он, все еще кипя, пошел со двора. Дернул же меня черт здесь остаться! На кой мне ляд все эти психи, и особенно этот проклятый гад!

Встречные шарахались от Брана, но он не замечал, шагал, не разбирая дороги, позабыв про боль. Свою родную дочь так бить, Господи! Она ж совсем ребенок, а этот ее так отлупил. Ну, что за гад, а? Одно слово, Железный Лоб!

— Гад, — прошептал Бран. — Сволочь…

Гнев отпускал, и боль вернулась. Бран ощутил противную слабость во всем теле, испарину на лбу, почувствовал, как противно дрожат колени. Черт, да я совсем раскис. Этого только не хватало… Он оступился, и боль в спине и боку полоснула, как ножом. Бран постоял, пережидая приступ. Клонило в сон. Казалось, час прошел, прежде чем он добрался наконец до кузницы.

Он вошел туда разбитым. Боль в затылке сделалась сильнее, мир затянуло мутной серой пеленой. Поленья в очаге на полу давно выгорели. Нужно огонь разжечь… Бран тяжело опустился на шкуры в углу, у стены. Свинцовая голова клонилась к земле, знобило, и одна мысль о том, чтобы подняться, вызывала тошноту. Единственное, чего он хотел — лечь и хоть немного полежать без движения. Пару минут Бран боролся с собой, но потом сдался, лег на потертые волчьи шкуры, и, даже не успев закутаться в плащ, провалился в смутный полуобморок.

Его разбудило прикосновение. Ощутив, что рядом кто-то есть, Бран открыл глаза. Оранжевый язычок пламени танцевал совсем близко от лица. Было темно, очень холодно и очень тихо.

Слабый шорох. В отблеске пламени Бран заметил маленькую руку. Тонкое запястье обвивал золотой браслет. Пошевелившись, он обнаружил, что с трудом владеет телом: оно стало чужим, тяжелым, неуклюжим, будто набитое опилками. Спина, бока и живот нестерпимо болели, их, казалось, обварило кипящей водой.

Низкий женский голос выдернул его из полубреда:

— Проснулся? — из темноты склонилось знакомое лицо. Огромные глаза казались черными, крохотное пламя танцевало в глубине зрачков.

— Ты же совсем болен, — сказала Улла, — горишь весь. Что с тобой?

— Я… в порядке, — Бран с трудом приподнялся.

— Ну и холод тут, — девушка плотнее закуталась в меховой плащ. — Сейчас огонь разведу.

— Да я… сам могу.

Не слушая, она встала и пропала в темноте. Чуть погодя опять возникла рядом, бросила в очаг маленькие поленья. Присев на корточки, вынула трут из кошеля на поясе и принялась разводить огонь.

Когда небольшой костер начал разгораться, Улла обернулась.

— Ну и вид у тебя, — она качнула головой. — Простудился?

— Может, и это тоже, — двинув плечами, Бран скривился от боли.

— Ты чего? — Улла попыталась коснуться его плеча, но Бран, изогнувшись, отстранился.

— Что с тобой? Я не… — она вдруг замолчала и осторожно потянула с его спины шерстяную безрукавку.

Рубаха на Бране вся пропиталась кровью, новой и засохшей. Улла пальцами провела по заскорузлой ткани, и ее глаза расширились.

— Так это все правда? — тихо спросила она. — Это все так и было?

— Конечно, — отозвался Бран. — Ты тоже подумала, что я вру?

Она покачала головой:

— Но зачем же ты спорил с моим отцом? Почему просто не показал ему…

— Потому что он не смеет обращаться со мной, будто с рабом! — возразил Бран. — Ты разве не слышала, как он со мной разговаривал?

— Слышала, — Улла опустила взгляд.

— И вообще, — добавил Бран. — Я же не шут какой-нибудь, чтобы перед людьми нагишом скакать.

Он помолчал, а потом со вздохом произнес:

— Но в общем, все верно, вышло очень глупо. Теперь все будут думать, что я врун.

— Знаешь, — сказала Улла. — По-моему, сейчас не стоит об этом беспокоиться. Беспокоиться надо о твоих ранах. Зачем же ты это так запустил, а? Ты что, не знаешь, что у медведей когти ядовитые?

— Они не ядовитые, просто грязные… Но ты права, тут я тоже сглупил. Понимаешь, вчера, после охоты, я еле сюда дополз. И все равно ночь уже была, сил не было этим заниматься. А сегодня твой отец меня позвал. Я подумал, ему действительно что-то от меня нужно. Ну, а потом… ты сама все видела.

Она молчала. Ее лицо было непроницаемо, по нему Бран ничего не мог прочесть, а мысли… почему-то ему не хотелось лезть в ее мысли. Почему-то именно с ней это казалось ему предательством.