Призрак японского городового

ЛАДЫЖЕНСКИЙ. Конечно. У нас есть несколько книг, написанных во время тяжелых кризисов. Да, у нас, как у всех нормальных творческих людей, бывают кризисы. Хотя мы вам их, как правило, не показываем. Не депрессии, а кризисные моменты, когда ты не знаешь, куда дальше двигаться.

ГРОМОВ. Пару раз эти моменты падали во время работы над книгой. На середину, на финальную треть работы. Выползать из ямы было очень тяжело. Ну, ничего – выползли.

Реплика. Я имею в виду «слом» в другом плане – как это написать?

ЛАДЫЖЕНСКИЙ. Мы об этом и говорим. Когда кризис, когда ты не можешь выбраться из тупика, то мы обычно берем в работу такой материал, который совершенно не наш. Приемы, которые мы подбираем для реализации, не наши – мы ими не умеем пользоваться и начинаем учиться по ходу дела.

ГРОМОВ. Нужно же когда-то научиться!

Вопрос. Что значит – «не ваш»? Любовный вампирский роман?

ЛАДЫЖЕНСКИЙ. Нет, приемы – это другое. Как иначе строить фразу, абзац, какими средствами добиваться восприятия такого или сякого. Это не тематика.

Вопрос. Объем причастий?

ЛАДЫЖЕНСКИЙ. Ритмика фразы – можно писать готическими массивными абзацами, можно писать рубленым, лаконичным языком. Можно менять лицо – я перехожу от первого к второму: «Ты помнишь, когда…», «Ты входишь в дом…», и вдруг на третье прыгаю – вот приемы.

Вопрос. Примеры «слома»?..

ЛАДЫЖЕНСКИЙ. «Шутиха».

ГРОМОВ. Да, пожалуй, самый яркий пример – это «Шутиха». Другой яркий пример – «Нам здесь жить». Там был и тупик, и выход из тупика, и совершенно нехарактерная на тот момент для нас тематика, и смена манеры, проблематики.

Вопрос. Я хотела узнать, как вы относитесь к пассивным ведомым главным героям, вокруг которых есть сильные «продавливающие» обстоятельства или более сильные личности, которые ими руководят. А все основные события переживаются героем внутри.

ЛАДЫЖЕНСКИЙ. Боюсь, что эта ситуация, если ее специально не обработать, не для сюжетной литературы. Если главный герой – это чистая рефлексия, то начнется та самая «большая» литература, которая служит мишенью для карикатур. К ней не принадлежали ни Флобер, ни Стендаль, потому что «Красное и черное» при всей рефлексии – действенная вещь. Сюжетная. И «Мадам Бовари» – тоже. А если герой лежит на диване и рефлексирует, а вокруг что-то происходит, а он все лежит и рефлексирует… Я всегда вижу сцену. И я на сцене плохо представляю персонажа, который все время сидит и переживает – не двигаясь, не совершая поступков, не предпринимая действий, не меняя мотиваций. Зал про него забудет через пять минут. Кстати, вечная проблема «голубого персонажа». Ставили мы «Обыкновенное чудо» Шварца. Дмитрий играл Первого Министра, я – Хозяина, я тогда еще был действующим актером. Так вот, проблема Медведя и Принцессы. Они же ни черта не делают всю пьесу. Принцесса еще ладно, а Медведь – совсем.

ГРОМОВ. Ходит и страдает.

ЛАДЫЖЕНСКИЙ. Играть Медведя невероятно тяжело. Поэтому его не запоминают зрители. Все помнят Короля, Трактирщика, Министра-Администратора. А Медведь – ну Медведь. Забери Медведя – ничего не изменится! С Принцессой та же самая история, но чуть лучше.

ГРОМОВ. У нее хоть какое-то действие есть, и то часть его происходит «за кадром».

ЛАДЫЖЕНСКИЙ. Есть в театре такой термин – «голубой персонаж». Совсем не то, о чем вы подумали. Слово «голубой» у нас приобрело отвратительный оттенок. А это «голубой» персонаж, «голубой» человек – персонаж без ярких черт, без ярких действий.

ГРОМОВ. Эфемерное существо, странное, маловыразительное.

ЛАДЫЖЕНСКИЙ. И его надо все время «заострять», тереть наждаком, чтобы он был шероховатый. Иначе он просто пропадет на сцене. В книге, думаю, будет то же самое.

Вопрос. Интересно, а откуда пошло «голубой»? У кинематографистов для «наложенных» съемок, если нужно снять кого-то, падающего с Рейхенбахского водопада – его снимают на голубом фоне, а потом подкладывают…

ГРОМОВ. Сейчас уже на зеленом.

Реплика. Все очень просто: в английском языке «blue» попутно «унылый».

ГРОМОВ. Мы плохо представляем такого главного героя. Эпизодического персонажа, второстепенного, который оттеняет главного героя – вполне. Герой может быть не героем в том смысле, что он ломится к победе, но он должен совершать поступки, удачные или неудачные, более или менее яркие. Но сплошная рефлексия, и все происходит вокруг без его участия… Скажем так: нам такой герой неинтересен. Нам кажется, что он будет неинтересен и читателю.

ЛАДЫЖЕНСКИЙ. Так недолго и уйти в литературу абсурда. Есть, скажем, знаменитая пьеса «В ожидании Годо»: два странных персонажа сидят на фоне помойки (условно) и ведут нелепые абсурдистские беседы в ожидании, пока придет некий Годо. Мы сидим в ожидании Годо, а вокруг сплошная помойка.

Вопрос. А не походит аналогия на писателей? Рефлексия, описательность, ничего практически не делается – летописец, писатель?