Призрак киллера

Принесенный ужин состоял из биточков «по-синегорски», картофельного салата с каплей майонеза, победно сверкавшей сверху, и кофе, который тут доблестно варили в огромном ведре сразу для всех посетителей. Сначала этот кофе принесли соседу по столику — невзрачному дядьке в мешковатом сером костюме и сером же галстуке-удавке. Личность была, по-чеховскому выражению, «не чуждая спиртных напитков, насморка и философии»… Об этом говорил в первую очередь сизый нос, во вторую — слезящиеся не по возрасту глаза, в третью — скептически опущенные губы брезгливого рта, свидетельствующие о том, что владелец их много чего если не испытал сам, то уж, во всяком случае, повидал, и его нынче ничем не удивишь, разве что расстроишь…

Печаль о несовершенстве людского рода, застывшая на его лице, усугубилась после того, как человек отпил глоток пойла из чашки и сказал, обращаясь к Щелкунчику:

— Как вы думаете, они тут имеют вообще представление о том, что такое кофе? И о том, что его нельзя варить вместе с половыми тряпками?

Слова соседа «они тут» свидетельствовали о том, что он, как и Щелкунчик, приезжий, а само построение фраз говорило о его еврейском происхождении — вот как много информации сразу почерпнул Щелкунчик из одной реплики сидевшего напротив господина…

Щелкунчик кивнул, ничего не ответив, и опрокинул очередную рюмку тепловатой и разбавленной водки.

— Вы командированный? — спросил почти тут же сосед.

— Почти, — ответил Щелкунчик, решив не вдаваться в подробности. Чем меньше он будет вообще говорить тут с людьми, тем незаметнее пройдет для всех его пребывание в этом городе. Он должен прошелестеть, пронестись незамеченным и тихо сгинуть в безвестности так, чтобы никто и не вспомнил о каком-то там случайном приезжем…

Это был его принцип — быть незаметным, чтобы после, когда он сделает свое «дело», никто и припомнить не мог эту невыразительную фигуру. Прошелестел и унесся, оставив после себя только холодеющий труп «клиента» и растерянность милиции…

В конце концов пришлось все-таки познакомиться с разговорчивым человеком. Марк Львович был сотрудником какого-то скучного министерства, приехавшим для участия в очередной комиссии по технике безопасности. А самое интересное он сообщил совершенно случайно.

— Вы журналист? — вдруг поинтересовался он, уставившись на Щелкунчика своими слезящимися глазами.

— Нет, — почти растерялся тот. — С чего вы взяли? Разве я похож на журналиста?

Человечек грустно закивал головой.

— Просто сейчас тут рай для журналистов, — ответил он раздраженно. — Их тут понаехало столько, что каждый, кого не встретишь, — журналист. Как мухи на мед слетелись.

Когда же Щелкунчик спросил, чем вызван такой безумный интерес прессы к этому заштатному городу на краю света, Марк Львович объяснил, что дело вовсе не в самом городе.

— Город никого не интересует, — сказал он. — Все дело в комбинате. И не только в комбинате, но, главным образом, в генеральном директоре Барсукове.

При упоминании этого имени, да еще при столь неожиданных обстоятельствах, Щелкунчик чуть не подпрыгнул на стуле. Он удивился и испугался.

Первый человек, с которым он заговорил тут, стал говорить с ним о Барсукове — предстоящем «клиенте». К чему бы это? И не провокация ли этот разговор?

Однажды у Щелкунчика уже была подобная история, когда он приехал в город по своему делу, а там его уже ждали и готовились к его приезду… Ему еще в поезде «подставили» женщину, которая и следила потом за его действиями, контролировала их. Тогда это едва не закончилось гибелью для него…

Может быть, и теперь повторяется та же самая история? Просто соглядатай приставлен к нему не в поезде, а в гостинице?

Щелкунчик пристально посмотрел на соседа по столику, но тот был совершенно невозмутим. Марк Львович налил себе еще водки и выпил ее, не поморщившись.

— А чем знаменит этот Барсуков? — на всякий случай спросил Щелкунчик. И в ответ Марк Львович поведал ему о том, что творится в Синегорье.

— Комбинат огромный, — сказал он. — Про него раньше говорили, что он крупнейший в мире среди металлургических производств. Ну, это, конечно, преувеличивали, однако он действительно большой… Если бы он находился в Европе, то и в самом деле считался бы одним из крупнейших. А теперь его выставили на аукцион, и контрольный пакет акций комбината купил один коммерческий банк. Вы меня понимаете?

Щелкунчик еще не вполне понимал, потому что всегда был далек от большой экономики. Его ли это дело — разные аукционы?

— Был разработан правительственный перечень народнохозяйственных объектов, подлежащих торгам на аукционе, — сказал Марк Львович. — Да об этом в газетах писали. Вы что, не читали?

Не говорить же было Щелкунчику, что он вообще старается не читать газет и испытывает стойкое отвращение к политике…

— И на аукционе, который проводился Госкомимуществом, банк «Солнечный» из Москвы купил пятьдесят один процент акций комбината. Теперь именно этот банк и является как бы главным владельцем завода. Теперь понятно?