Призрак любви. Женщины в погоне за ускользающим счастьем

Дома снотворное лежало в аптечке рядом с раковыми лекарствами – стероидами, слабительным, яркими платками. Ферн казалось, что она погрузилась в бассейн сенсорной депривации. Она вспомнила веселое лицо Лив. Эх, если бы Лив сейчас оказалась здесь, обняла ее своими теплыми, надежными руками.

Они въехали в серое цементное здание абсолютно без окон. Над входом горела розовая вывеска Chicks. Стрип-клуб.

Неужели она это предложила? Ферн не помнила. Наверное.

В зале парень в рубашке Method Man усадил их в первый ряд. Красные бархатные диваны, стеклянные столики, багровый свет. Чип заказал «Камикадзе», виски и пиво для обоих.

Танцовщицы были, преимущественно, моложе Ферн. Одна смуглая девушка оказалась настоящей красавицей. Ей следовало бы работать в дорогом универмаге и встречаться с парнем из хорошей семьи.

Народу в зале было немного, поэтому стриптизерша сосредоточилась на них, и особенно на Ферн. Она мазнула своей пышной гривой прямо по ее лицу. Ферн сделала глубокий вдох. Салонный кондиционер Selectives, явно из дешевого магазина, остатки с 1994 года. Это был любимый мамин бренд. Старуха всегда называла его «сливочным ополаскивателем».

Не желая оставаться в тени, Ферн поднялась и стала танцевать для Чипа. Усаживаясь верхом на его колени, она почувствовала, как треснули швы маминого платья. Кончиком языка она провела по контурам его огромных губ. Он явно не был ни шокирован, ни даже радостно удивлен. Он смотрел на нее почти оценивающе. А она хотела ощущать себя сексуальнее стриптизерши.

Он отвез ее назад, к ее машине, припаркованной на неосвещенной парковке возле мехового магазина и давно закрывшегося магазина игрушек. Было уже три часа ночи, и на улицах никого не осталось. Он повернулся к ней, они снова поцеловались. У него был холодный язык, а рот по вкусу напомнил салат «айсберг». Он запустил свои наманикюренные пальцы под мамино платье. Она вспомнила про свой тампон, вытащила его, открыла дверцу и выбросила на улицу. Она не помнила, что они делали потом, думая лишь о том, что, вернувшись домой, съест две конфетки.

В прошлом месяце, когда они сидели в ресторане с Лив, она выдала:

– Когда я выйду замуж, мне придется следить за мужем, чтобы он тебя не трахнул. Уж больно у тебя сочная вагина.

Лив сказала так, потому что родители только что познакомили ее с Тедди, с тем самым, с биглем и умелыми пальцами, и она поделилась с Ферн, а Ферн отмахнулась: «Я уже задолбалась с этим лузером!». Лив сходила на два свидания с Тедди. Он ей не понравился, но она с ним переспала.

– Тебе нравятся мои вялые объедки? – удивилась Ферн.

– Ну почему ты такая стерва?! – возмутилась Лив. – Тебе-то что с того?!

В тот вечер они действительно увлеклись. Они отправились в дешевый мексиканский бар в Нижнем Ист-Сайде. Лив налегала на текилу. В баре они поссорились, тихо, но гадко. Они пристально смотрели друг на друга. Ферн швырнулась на стойку пятьдесят долларов – в те дни у нее хватало наличных – и быстро пошла прочь. Лив распахнула дверь бара и бросилась вслед за ней. Она придавила тонкое тело Ферн к припаркованному джипу. Своими крупными руками она прижала ее шею к холодному стеклу.

– И чем, интересно, ты так гордишься? – буквально выплюнула она ей в лицо.

– Ты мне завидуешь, – хмыкнула Ферн.

– Шлюха! Чертова бездушная шлюха!

Они бились в руках друг друга, толкались, щипались длинными ногтями, дергали за волосы. В конце концов, Ферн осталась с разбитой губой, а утром Лив осмотрела все пальцы, как Ферн накануне вечером.

Ферн ехала домой из Martini. Несколько раз она засыпала за рулем и просыпалась, лишь когда ее машину заносило на обочину. Увидев свой темный кирпичный дом, она поразилась тому, что сумела доехать живой.

В дом она пробралась тихонько, словно мать с отцом могли услышать. В ванной наверху ее вырвало – в раковину, а не в туалет, потому что в туалете осталась драгоценная моча – последняя моча матери в родном доме. Моча побледнела, позеленела и приобрела едкий запах.

Ферн легла в их большую постель из двух двуспальных матрасов. Хотя после рвоты влияние спиртного чувствовалось слабее, заснуть никак не удавалось.

Она вспомнила вазу с конфетками и вслух произнесла: «Три». Эта ночь стоит трех.

Она тихо спустилась, прошла мимо старинного зеркала на стене. В детстве ей казалось, что в этом зеркале отражаются демоны ее души. Теперь же она назначит за него 25 долларов – ну или продаст за столько, сколько ей предложат.

Странно было находиться в доме, где не храпит собака, и не нужно бояться родителей. Удивительно, как дом, полный людей, может опустеть всего за три выпуска телепрограмм на осень.

Нет, она не была потрясена, но челюсть у нее все же отвисла, когда она увидела, что вазочка с конфетками почти полна. Она представила, как Лив съездила к поставщику в Крэнфорд, вернулась, пробралась в дом через черный ход, как грабитель. А потом наполнила вазочку конфетками, lacrime d’amore.

Ферн ими восхищалась. Бледная глазурь, нежные, как веки новорожденных.