Призрак Манхэттена

ОН: Всегда и вечно. До смерти. Душой ты по-прежнему моя, Кристина. Я сотворил оперную звезду, но не смог удержать её.

ОНА: Когда ты исчез, я думала, что ты ушёл навсегда. Я вышла замуж за Рауля.

ОН: Я знаю. Я следил за каждым твоим шагом, каждым движением и каждым триумфом.

ОНА: Тебе было тяжело, Эрик?

ОН: Достаточно тяжело. Мой путь всегда был тяжелее, чем ты можешь себе представить.

ОНА: Ты заставил меня приехать сюда? Эта опера – она твоя?

ОН: Да. Моя, и не только это. Состояние, чтобы купить половину Франции.

ОНА: Зачем, Эрик? Зачем ты это сделал? Разве ты не мог оставить меня в покое? Что ты хочешь от меня?

ОН: Останься со мной.

ОНА: Я не могу.

ОН: Останься со мной, Кристина. Времена изменились. Я могу предложить тебе любую Оперу в мире, всё, чего только ты ни попросишь.

ОНА: Я не могу, я люблю Рауля. Попытайся принять это. Всё, что ты сделал для меня, я помню с благодарностью, но моё сердце всегда принадлежало другому… и всегда будет принадлежать. Разве ты не можешь понять этого? Разве ты не можешь принять?

В этот момент наступила долгая пауза, как будто этот человек, которого отвергли, пытался справиться с горем. Когда он снова заговорил, в его голосе чувствовалась дрожь.

ОН: Очень хорошо. Я приму. В конце концов, моё сердце уже не раз разбивалось, но есть ещё одна вещь. Оставь мне моего мальчика.

ОНА: Твоего… мальчика?…

Женщина, которую я по-прежнему видел отражённую дюжиной зеркал, побледнела как простыня и закрыла руками лицо. Она застыла на несколько секунд, и я испугался, что она упадёт в обморок. Я хотел закричать, но мой крик застрял у меня в горле. Я был немым и беспомощным свидетелем того, чего я не мог понять. Наконец она убрала руки и прошептала.

ОНА: Кто сказал тебе?

ОН: Мадам Жири.

ОНА: Зачем она сделала это?

ОН: Она умирала и хотела поделиться секретом, который хранила много лет.

ОНА: Она солгала.

ОН: Нет. Она ухаживала за Раулем после того, как его подстрелили в аллее.

ОНА: Он хороший, добрый и благородный человек. И он всегда любил меня и растил Пьера как своего собственного сына. Пьер не знает.

ОН: Рауль знает. Ты знаешь. Я знаю. Оставь мне моего сына.

ОНА: Я не могу, Эрик. Ему скоро будет тринадцать. Через пять лет он станет совсем взрослым, тогда я скажу ему. Даю тебе своё слово, Эрик. Я расскажу ему в день его восемнадцатилетия, но не сейчас, он ещё не готов. Я ещё нужна ему. Когда он узнает, он сам выберет.

ОН: Ты даёшь мне своё слово, Кристина? Если я подожду пять лет…

ОНА: Ты получишь своего сына. Через пять лет. Если сможешь завоевать его привязанность.

ОН: Тогда я подожду. Я и так долго ждал этого крошечного кусочка счастья, которое большинство людей познают ещё на коленях собственных отцов. Ещё пять лет… я подожду.

ОНА: Спасибо, Эрик. Через три дня я снова буду для тебя петь. Ты будешь там?

ОН: Конечно. Ближе, чем ты думаешь.

ОНА: Тогда я буду петь для тебя так, как я никогда не пела раньше.

В этот момент я увидел нечто такое, что заставило меня практически выпасть из моей контрольной будки. Каким-то образом второй человек смог пробраться в Лабиринт. Как он это сделал, я никогда не узнаю, но точно не через эту единственную дверь, которая мне известна, так как она была подо мной, а ей не пользовались. Наверное, он проскользнул через какой-то тайный проход, который никому раньше не был известен, кроме его создателя. Я подумал по началу, что это я вижу отражение того, кто разговаривал с дамой, но я вспомнил о плаще, а на этой фигуре – также во всём чёрном, – не было плаща, а лишь узкий чёрный сюртук. В одном из внутренних проходов я увидел, что он приник ухом к тоненькой трещине, что разделяли два зеркала. За этой трещиной располагалась тайная комната, где разговаривала дама со своим бывшим возлюбленным.

Наверное, он почувствовал мой взгляд, потому что он внезапно обернулся, огляделся, а затем посмотрел вверх. Зеркало на потолке выдало нас друг другу. Его волосы были чёрными, как и его сюртук, а лицо белое, как его рубашка. Это был тот самый негодяй, который представился Мальтой. Два горящих глаза зафиксировались на мне на один миг, а затем он исчез, побежав по коридорам, казавшимся посторонним совершенно непроходимыми. Я спустился из будки, пытаясь остановить его, вышел из здания и обежал его вокруг. Он значительно опережал меня, выбравшись через секретный проход, и кинулся к воротам. В моих огромных неуклюжих башмаках Зазывалы ни о каком беге речи идти не могло.

Поэтому я смог только смотреть. Рядом с воротами стояла ещё одна коляска с закрытым верхом, к ней и кинулся бегущий человек, запрыгнул внутрь, захлопнул дверь, и коляска тронулась. Это была явно частная коляска, потому что подобные невозможно найти на Кони-Айленде.

Но прежде чем он добежал до коляски, он пробежал мимо двух человек. Ближе к Лабиринту Зеркал стоял молодой репортёр, и когда фигура в сюртуке пробежала мимо него, он закричал что-то, но что, я не смог услыхать, потому что звук унесло порывом ветра. Репортёр посмотрел вслед ему с удивлением, но не сделал никакой попытки остановить его.