Призрак Мастера

— Глеб Васильевич, как ваше здоровье?

— Прекрасно, лучше не бывает! А теперь, Нина Павловна, возьмите лист бумаги и карандаш. Пишите: китель наподобие того, что носил Иосиф Сталин, затем пять комплектов формы, которую носили высшие чины Красной армии в конце тридцатых годов, и столько же тюремных роб. Чтоб завтра утром всё было в костюмерной.

— Боюсь, что так быстро не найдём.

— Наверняка, на Мосфильме это есть.

— Так они и пальцем не шевельнут без команды сверху.

— Ладно, я вам позже перезвоню.

Тут же связался с Водопоевым, тот вошёл в положение и обещал всё устроить. После того, как отчитался о проделанной работе, Глеб снова позвонил Нине Павловне:

— Всё, я договорился.

А она никак не успокоится, опять вопросы задаёт:

— Позвольте спросить, для чего всё это?

— Китель предназначен для Воланда, а военная форма и тюремные робы — для актёров, исполняющих роли барона Майгеля, графа Роберта, императора Рудольфа, господина Жака и Гая Кесаря Калигулы. Остальные пусть останутся во фраках, ну а дамы, как и у Булгакова, пусть будут почти голые.

Глава 3. Дело принципа

Среди ночи Глеба разбудил какой-то странный звук, то ли мышь скребётся, то ли тараканы снова завелись. Наконец, сообразил, что хотят его разбудить, но громко закричать, растормошить или кастрюлю на пол уронить почему-то не решаются. «Кто бы это мог быть?»

Когда Глеб открыл глаза, увиденному ничуть не удивился, словно бы предстояло продолжить разговор, который начал ещё накануне вечером, когда мысленно пытался убедить себя в том, что нашёл единственно верное решение.

Булгаков сидел на стуле, всё в том же пальто, даже шляпу не снял, будто зашёл только на минутку, чтобы о здоровье справиться. Сразу же последовал вопрос:

— Как ты догадался?

— Да вот один писатель, из непризнанных, помог.

— Передай ему: я в восхищении! Сколько времени прошло, литературоведы чешут репу, а никому и в голову это не пришло. Я тут имел возможность прочитать рукопись одного графомана, называется «Тайнопись Булгакова». Ты только посмотри, какую ахинею написал, пытаясь угадать прототипов персонажей повести «Собачье сердце»: кухарка Дарья Петровна Иванова — это не кто иной, как Дзержинский, машинистка Зинаида Бунина — это Зиновьев-Апфельбаум, а чучело совы со стеклянными глазами изображает Крупскую… Это же до того мозги у писаки набекрень, что только диву даёшься! — Булгаков криво усмехнулся, демонстрируя своё отношение к окололитературной братии, и снова посерьёзнел: — А что касается признания, так это не всегда от читателей зависит. Вот и меня провозгласили гением только после смерти. Так уж устроена была наша власть, да и у вас наверняка не лучше.

— Жить можно, хотя, как и у каждого интеллектуала, есть вопросы к властям предержащим.

— Ну как без этого?.. А не боишься?

— Так у нас мораторий на смертную казнь. Хотя от тюрьмы, да от сумы…

— Да, все под богом ходим. Я вот что ещё хочу тебе сказать. Ты не удивляйся, если опять увидишь мой силуэт ещё в какой-то мизансцене. Это значит, что-то делаешь не так. Хорошо, если сам найдёшь ошибку, а если нет? Вот я приду ночью и подскажу, для хорошего писателя мне ничего не жалко.

— Куда же мне до вас?

— Не прибедняйся! Сколько раз пытались экранизировать мой роман, и только ты на правильном пути.

— Так ведь не без вашей помощи.

— Всё потому, что верю: у тебя получится!

На следующий день Глеб взялся за работу, ощущая небывалый прилив сил. Это было очень кстати, поскольку и оператор, и продюсер встретили нововведения в штыки. Особенно усердствовал Несвятский:

— Ну как можно так искажать знаменитый роман? Ведь Булгаков всё разложил по полочкам, описал, кто в чём, а кто без ничего. Нет, я против того, чтобы изменять сценарий, — и подытожил: — Народ нас не поймёт!

У Жени Забродина, главного оператора, свои резоны:

— Военная форма — это ещё куда ни шло. Но тюремные робы… Мы же снимаем бал, а не прогулку зэков во дворе следственного изолятора!

Понятно, что Глеб не мог сослаться на мнение Булгакова, поэтому пришлось отбиваться самому, не выбирая выражений:

— А голые бабы тебя не смущают? Сплошь белые зады, за исключением двух негров.

— Ну ты и сравнил! — не унимался Забродин. — Красивое тело впишется в любой кадр, а вот под этих в робах надо переделать декорации.

Глеб задумался: «Возможно, он и прав. Всё слишком нарочито».

— А что, если сделать так? Каждый из этих пятерых приходит на бал в форме командарма Красной армии, но после того, как Воланд обратился со словами приветствия к барону Майгелю, военные мундиры всех пятерых превращаются в тюремные робы, а вслед за бароном погибают и остальные. В этот момент меняется одеяние Воланда — на нём уже не заплатанная сорочка, а китель и галифе, точно такие, какие носил Иосиф Сталин.

Забродину понравилось:

— Годится! Но во время монтажа придётся изрядно попотеть. Можно синтезировать изображение в компьютере, накладывать одно на другое, а ещё лучше применить наплыв. Думаю, что ребята справятся.

Тут вмешалась Нина Павловна: