Призрак Мими

Дом, не слишком надежно прилепленный к вершине холма над Мардзаной, имел три этажа и дырявую крышу с четверкой статуй по углам, которые Форбс, опасливо постояв пару минут на террасе, поспешил объявить лишенными какой-либо художественной ценности. Пусть так, но Моррис находил их по меньшей мере живописными. Скульптуры изображали, судя по всему, святых Зено, Рокко, Анну и Агату – ничем не выдающихся чудотворцев местного значения, совершавших некие путаные и неправдоподобные деяния. Но именно избыток ритуальной пышности и был, по убеждению Морриса, самым ценным в итальянской культуре. Кто бы в Англии смог поверить, что Мими подмигивала ему с фотографии или окликала со старой картины? Это накрепко связало его с итальянскими духовными традициями, подарило настоящую опору в жизни. Моррис навсегда принадлежал этой земле.

Форбс заметил также, постучав по расшатанному оконному стеклу, что в доме либо будет жутко холодно, либо придется платить кошмарные деньги за отопление. Скорее всего первое, объяснил Моррис, поскольку центрального отопления здесь нет, а камины нуждаются в основательном ремонте, прежде чем в них можно будет – разжигать огонь. «Но загляните-ка в – будущее, – настаивал он, – холм, виноградники, кипарисы, благородный фасад со скульптурами».

– Rudis indigestaque moles,[7] – подытожил Форбс.

– ?..

– Я хочу сказать, что надеялся на лучшее, однако quod bonum felix, faustumque sit[8] К вечеру переберусь.

Оказалось, Форбс серьезно задолжал домовладельцам, поскольку был вынужден содержать сразу две квартиры – здесь и в Англии – на свою мизерную пенсию, которая к тому же часто запаздывала. Жена, оставленная в Кембридже, вела себя совершенно непотребно и без конца сетовала в письмах на дороговизну топлива, общественного транспорта, театральных билетов и всего на свете. Дамочка, похоже, просто не желала понять, что супруг от нее ушел. Форбс пустился в рассуждения, как он благодарен Моррису, что тот позволил ему вернуть утраченное достоинство, избежать бесславного возвращения восвояси. Он повторял это на разные лады, взяв Морриса за руку и преданно глядя водянистыми глазами в пыльных складках кожи. Было в нем некое благородное бескорыстие наставника, удалившегося от дел. Моррис тепло улыбнулся. Не стоит об этом; помочь такому достойному человеку – одно удовольствие. Он порадовался заинтригованному взгляду, который послал ему старик при этих словах.

Они еще раз осмотрели дом снизу доверху. Штукатурка на стенах осыпалась огромными кусками, а ставни, казалось, держались только на слоях старой краски. Холодная каменная лестница вела на покосившиеся этажи со спальнями, где катастрофически не хватало мебели: лишь пара продавленных кроватей с готическими спинками да туалетный столик с мраморным верхом – разумеется, расколотым. Над ним траченная плесенью картина со сценой распятия святого Петра. В полумраке на верхней лестничной площадке висел еще один холст: молодая женщина стоит на коленях, рыдая над пышно убранной могилой, в глазах отражаются блики нарисованных свечей. Форбс неодобрительно покачал головой и что-то пробормотал по-латыни.

Но Моррис остался доволен. Они ведь искали как раз такое место, где витал бы дух высокой культуры. А уж как славно будут выглядеть проспекты, которые они пошлют на следующий год в Итон и Харроу. Через пару дней сюда вселятся эмигранты, это поможет оплатить аренду и ремонт. Скажем, тридцать процентов из положенной им зарплаты за стол и кров? Да, вполне нормально. Он повернул кран в умывальнике, оттуда вытекло несколько капель ржавой воды, затем раздалось протяжное урчание. «Fiat experimentum in corpore vili»,[9] – изрек Форбс, на этот раз воздержавшись от комментариев.

Нет, настоящая причина душевного подъема, думал Моррис, ведя машину обратно в Вальпантену – явно быстрее, чем следовало бы, – в том, что он не стал жалеть себя, когда дела приняли дурной оборот. Вот за это он заслужил награду, и теперь, когда все разложено по полочкам, конечно же, имеет право на некоторое самодовольство. В конце концов, жизнь – игра, и Моррис сорвал банк. Вперед, только вперед. «Не так ли, Мими, cara?» Он взялся было за телефон, но тут же отпихнул трубку. Право, бывают моменты, когда лучше держать в руках все безумные страсти и подходить к жизни как можно проще и практичнее. А Мими обязательно даст знать о себе, как только он сам этого пожелает.