Призрак Мими

– Примите это в знак моей благодарности за все, что вы сделали для семьи, – галантно произнес он и поспешил вниз. Моррис уже воображал Кваме в белом пиджаке, шествующего через салон с бутылкой шампанского, которую негр держал перед собою на вытянутых руках.

Шкатулка для шитья оказалась тщательно отлакированной плетеной корзиной, стоящей в столовой среди искусственных цветов и массивных антикварных ваз. Внутри, к его удивлению, вместе с лоскутками и огромным количеством иголок – от длинных и изогнутых до тоненьких и хрупких – лежала стопка поношенного и рваного женского белья. Моррис присвистнул. Вот она, неистребимая запасливость провинциальных богачей! Он никак не мог к этому привыкнуть.

В поисках медальона Моррис вытащил расползающийся пояс для чулок, затем пару бледно-розовых трусов, в следах долгой службы и пятнах на самых интересных местах, с наполовину заштопанной дырой и торчащей иголкой, словно старушенция как раз латала белье, когда ее хватил первый удар.

Да уж, и впрямь «не прихотью судьбы, но трудами»! И ради чего? Он покачал головой, глядя на огромный, заношенный почти до дыр бюстгальтер, и вновь поддался приливу воспоминаний. Моррис потрогал пальцами безжизненную вещь – трудно представить что-нибудь менее сексуальное. Но она была связана с Мими, поскольку та, юная и хрупкая, спала рядом с обрюзгшей старухой. Сунув кулак в одну из чашечек, – костяшка пальца вместо соска – он смотрел и вспоминал, как прижимисто вела себя Мими в первые дни после побега, пока он не научил ее тратить деньги. Тогда первой ее покупкой стало новое белье, потому что прежнее было серым и грубым. Может быть, именно эти роскошные обновки бросили наконец Мими в его объятия?

Паола, само собой, никогда не скупилась на подобные тряпки.

Потом вспомнилось, как он собирал ее вещи в пансионе в Риме, по дороге за деньгами, как хотел улучить когда-нибудь момент и примерить их на себя, ну хоть трусики и лифчик, чтобы полней ощутить разницу между собой и Мими, между мужчиной и женщиной, попробовать почувствовать себя девушкой с тяжелыми грудями и ложбинкой меж ног…

Но нельзя отвлекаться на воспоминания, как бы приятны они ни были. Моррис снова пошарил в корзине. А вот и медальон: небольшая золотая вещица на порванной цепочке. Отлично! Он поколдовал с замком, затем шумно выдохнул воздух. Паола не сказала, что вместе с ключом внутри лежала фотография Массимины, еще совсем девочки, втиснутая в слишком тесную рамку. «Мими!» Господи, это никогда не кончится! Гнать такие мысли! Моррис поежился, схватил ключ, потом трусы и сунул обе вещицы в карман.

Но ощущение ее присутствия уже захватило его целиком. Он почувствовал запах любимых духов Мими. Нет, невозможно! Чувства обострились до предела, слившись в необычную смесь бдительности и замешательства. Аромат наполнял комнату. Тело Морриса напряглось, он не смог удержать дрожь.

Затем ее голос произнес: «Морри-ис?»

Он закрыл глаза. Ноги чуть не подкосились, когда он вскакивал, готовый обнять Мими, в каком бы виде она ни явилась сюда. Это совершенно неважно. Он всегда знал, что когда-нибудь наступит момент, и они увидятся снова, взглянут друг другу в глаза, познают друг друга на новом, высшем уровне. Медленно обернувшись, он увидел Антонеллу, стоящую за его спиной с удивленным лицом.

Как, черт возьми, она вошла, когда дверь была на цепочке?

На миг он почувствовал себя кроликом, пойманным учом фар на ночной дороге, оцепеневшим от страха… и смертельно разочарованным.

– Морри-ис, – повторила невестка. Траур, как ни странно, придавал ей необычную элегантность и свежесть. Моррис слегка пришел в себя.

– Э-э… Паола позвонила мне уже в машину. И вот я приехал отдать долг памяти. Сиделка наверху. Да, и она просила достать этот ключ. Она, э-э… подумала, что стоит открыть сейф на случай, если там бумаги, с которыми надо разобраться в первую очередь.

Говоря это, Моррис чувствовал себя полным ничтожеством. Он-то собирался вести красивую, изысканную жизнь. Не говоря уже о неудобстве, которое причинял пот, стекавший по пояснице между ягодиц. И неужто духи те самые, которыми пользовалась Мими? «Баруффа» – сладкая и резкая дешевка в аляповатой красной коробочке. Паола предпочитала «Живанши».

Антонелла стояла в двух метрах от него. Вокруг рта у нее собрались морщинки, как у матери, показывающей неразумному дитяти, что она больше расстроена, нежели рассержена его капризами.

– Мы, значит… – мямлил Моррис. Как же она проникла в дом? Через садовую калитку и заднюю дверь? Так нечестно!

Неожиданно Антонелла шагнула вперед, раскинув руки, упала к нему на грудь и разрыдалась. Она дрожала и всхлипывала; Моррис подумал, что впервые ощущает так близко тело третьей, старшей из сестер.

– Ужас, ужас! Такое несчастье… Mamma, povera, povera Mamma, мне будет так одиноко без нее…