Призрак Надежды

На утро я понял, что я был невдалеке некоторого города, я увидел, как кто-то бежал. Меня это удивило, но потом я понял, что кто-то занимался спортом в это время. Он подбежал ко мне:

– Ну что, забыли, как завывали сирены? Эта была ещё та жуть.

Я молча рассматривал его. Он побежал дальше, улыбаясь. Я не стал дальше наблюдать за ним, и он исчез во времени постапокалипсиса.

Новые дни продолжали мою жизнь. Вспоминая прошлое, я думал, что тогда я не пред-полагал, каким будет будущее. Но вот теперь оно стало известным, и стало настоящим. Следующее время будущего мне оставалось неизвестным, продолжу ли я странствие, или обрету что-то. Вероятно, Александр, как и я, пытался что-то понять об этой жизни. Монашеская жизнь позволяла пребывать в размышлениях, но даже изменив свою жизнь, Александр продолжал думать. Это было дано человечеству – интеллект, а так же многообразие чувств, которые могут быть выражены словами, это был наш человеческий мир.

Киборг стал чаще беседовать с Аделаидой, с другими людьми он общения почти не имел. Дианон посмеивался над этим. Насмешки Аделаиды в отношении Киборга уже стали больше иронией, чем унижением. Так же была у Киборга любимая девушка-андроид Э-210, созданная для обслуживания клиентов в баре. Её словарный запас был весьма обширен, очень похожа на настоящую девушку лет 18. Мне же кроме Сони в пути толковых андроидов не встречалось, разве что внешне они были похожи на людей.

У Цюдольфа было много книг – молчаливых хранителей человеческой мысли, они ждали, когда их найдут и откроют, тогда они начинали говорить человеку, который читал то, что обрело знаковую форму в печати на страницах. Это было его занятием по вечерам день ото дня на протяжении нескольких лет и он не бросал его. Серафим читал древние книги, сохранившиеся со времён Иисуса Христа.

Я проходил лужи с жёлтой окантовкой – последствие радиации. Мы все частично были подвергнуты ей. Дозиметра у меня не было, я надеялся на благополучное стечение обстоятельств. Город, в котором я жил, я, конечно, не разрушил, но я его давно покинул. Возможно он был уже одним из заброшенных городов. В веку, когда произошла катастрофа на Чернобыльской АЭС, мы были школьниками и нас поили компотом с йодом, чтобы не получить радиоактивный йод. Сейчас же я йод не пил, позволяя обстоятельствам совершить неизвестное мне.

Я хотел увидеть людей и иметь дружеские чувства, но мне встречались в основном бродяги. Они исчезали в пути, проходя мимо меня, не оставляя после себя ничего. Я начинал думать, что мне пора найти прибежище, но в то же время я знал, что это произойдёт не сейчас, понимая, что я могу исчезнуть в этом времени, оставшись в неизвестности. Я вспоминал свой путь, те обстоятельства, которые были ранее, они что-то давали, но этого было не достаточно, что бы почувствовать большую значимость от жизни. Жизнь не знает других вариантов, когда она идёт по некоторому пути, когда она проходит своим настоящим, становящимся прошлым, и в этом настоящем ты уже существуешь, зная, что обстоятельства таковы, каковы они есть. Ты можешь представлять что-либо иное, как могло бы быть по другому, но явность является в настоящем времени, которое определяет твою жизнь.

Я вспомнил одну женщину, которую встретил в небольшом городе, она улыбалась глядя на меня, проходя мимо. Вероятно она была замужем, и чем я вызвал её улыбку, мне было не известно. Она видела во мне путника, который не имел семейной жизни, может поэтому она улыбалась. Возможно мне пора было её обрести, а не искать Серафима, что бы отдать ему рукопись.

В один из звонков ты мне сказала:

– Эта жизнь – работа, дом, спать…

Теперь же я не знал твоей жизни. Этими словами ты была недовольна проживаемой жизнью, имея некоторые планы своей молодости, чтобы обрести большего. 11 лет назад ты прошла мимо меня, когда я был в Москве, вероятно, ты знаешь это, что-то нам помешало узнать друг друга, окружающая обстановка, другое чувство жизни, или то, что одной ночи было мало. Раньше я представлял встречу, имел фантазии, которые меня очень впечатляли, и это осталось в прошлом. Мне оставалось смотреть на звезду в небе осенней ночью, вспоминая существовавшую тогда Москву, это было уже давно.

В настоящем же времени люди топили печки, как в прошлом, готовили на них еду, жили в помещениях, где вместо обоев были деревянные балки или кирпичные стены, кое-где оштукатуренные со старой краской. Это была уже не Москва, а Россия XXI века, в которой убивали из злости люди, не обременённые культурой. Когда люди были менее цивилизованными, явился Иисус, оставивший заповеди, но за 2000 лет мы так и не стали такими, какими он хотел нас видеть.