Открыв глаза, дарога увидел, что лежит в кровати… Господин де Шаньи лежал на канапе возле зеркального шкафа. Ангел и демон ухаживали за ними… После иллюзий и миражей комнаты пыток детали буржуазного быта этой мирной маленькой комнатки казались опять-таки придуманными нарочно, дабы сбить с толку смертного, достаточно безрассудного, чтобы отважиться блуждать в дебрях живого кошмара. Эта кровать-лодочка, эти навощенные стулья красного дерева, комод с его медными украшениями, вязанные крючком кружевные квадратики, заботливо уложенные на спинках кресел, каминные часы и по обе стороны камина – шкатулочки, на вид такие безобидные… Наконец, этажерка с ракушками, красной подушечкой для иголок, перламутровыми корабликами и огромным страусиным яйцом. И все это освещалось лампой с абажуром, стоявшей на тумбочке и лившей приглушенный свет. Обстановка, на которой лежала печать трогательной домашней невзрачности, такая мирная, неожиданно благопристойная
И тень человека в маске в этом старомодном, чистеньком, аккуратном обрамлении казалась еще более странной. Склонившись к уху Перса, человек этот тихо сказал:
– Тебе лучше, дарога?.. Ты смотришь на мою мебель?.. Это все, что мне осталось от моей бедной, несчастной матери…
Он еще что-то говорил, но что именно, Перс уже не помнил; однако ему определенно запомнилось – и показалось довольно странным, – что во время пребывания в допотопной спальне Луи-Филиппа говорил один Эрик. Кристина Дое не произносила ни слова, она бесшумно передвигалась, словно сестра милосердия, давшая обет молчания… Приносила в чашке какое-нибудь укрепляющее снадобье или горячий чай… Человек в маске брал из ее рук чашку и протягивал Персу.
Что же касается господина де Шаньи, то он спал.
Наливая в чашку дароги немного рома, Эрик сказал, показывая ему на распростертого виконта:
– Он пришел в себя намного раньше, чем мы смогли понять,
Эрик ненадолго вышел из комнаты, и Перс, приподнявшись на локте, огляделся вокруг. В углу у камина он заметил белый силуэт Кристины Дое. И обратился к ней, позвал ее, но был еще слишком слаб и опять упал на подушку…
Кристина подошла к нему, положила руку ему на лоб, затем отошла… И Перс вспомнил, что, уходя, она даже не взглянула на господина де Шаньи, который, правда, преспокойно спал рядом, и вернулась к своему креслу у камина, молчаливая, словно сестра милосердия, давшая обет молчания…
Появился Эрик с маленькими пузырьками, которые он поставил на камин. И снова тихонько, чтобы не разбудить господина де Шаньи, сказал Персу, присев у его изголовья и пощупав у него пульс:
– Теперь вы оба спасены. И скоро я отправлю вас на поверхность земли,
Перс разглядывал спокойный профиль Кристины Дое под лампой. Она читала крохотную книжицу с золотым обрезом – такие бывают у религиозных книг. «Имитасьон» выпускает подобные издания. В ушах у Перса все еще звучал естественный тон, каким Эрик сказал ему: «Чтобы доставить удовольствие моей жене…»
Дарога опять потихоньку позвал Кристину, но она, видно, так углубилась в чтение, что не услышала…
Вернулся Эрик… Дав выпить дароге микстуру, он посоветовал ему ни слова больше не говорить «его жене» и никому другому,
Начиная с этого момента Перс отчетливо помнит, как черная тень Эрика и белый силуэт Кристины скользили, по-прежнему молча, по комнате, склоняясь иногда над господином де Шаньи. Перс был еще очень слаб, и от малейшего шума – если дверца зеркального шкафа, например, открывалась со скрипом – у него начинала болеть голова… Потом и он заснул, вроде господина де Шаньи.
Проснулся он уже у себя дома, где за ним ухаживал верный Дарий, он-то и рассказал ему, что прошлой ночью его нашли у двери собственной квартиры, куда он был доставлен неким неизвестным, который не преминул позвонить, прежде чем уйти.
Как только дарога пришел в себя и обрел силы, он тотчас послал справиться о виконте в дом графа Филиппа.