Призрак Оперы

Он отвечал мне с величайшим спокойствием: «Вы никогда не увидите лица Эрика». И стал упрекать меня, что в такое позднее время дня я еще не кончила приводить себя в порядок, соизволив сообщить, что уже два часа пополудни. Он дал мне еще полчаса, чтобы покончить с этим, взяв на себя заботу поставить мои часы на нужное время. Затем он пригласил меня в столовую, где, по его словам, нас ожидал превосходный завтрак. Я была страшно голодна и, захлопнув у него перед носом дверь, вошла в туалетную комнату. Я приняла ванну, положив предварительно рядом великолепные ножницы, с помощью которых собиралась убить себя, если Эрик, который вел себя как безумец, перестанет вести себя как порядочный человек. Прохлада воды, безусловно, пошла мне на пользу, и, вновь представ перед Эриком, я уже была полна решимости ничем не оскорблять и не обижать его, при необходимости даже польстить, чтобы поскорее обрести свободу. Он первый заговорил о своих планах на мой счет, уточнив их, дабы успокоить меня, – сказал он. Ему слишком приятно мое общество, чтобы решиться сразу же отказаться от него, как он собирался сделать накануне при виде моего возмущения и ужаса. Теперь я должна была понять, что нет оснований пугаться его присутствия рядом со мной. Он любит меня, но говорить об этом станет лишь в том случае, если я позволю, а все оставшееся время мы будем заниматься музыкой.

«Что вы имеете в виду под оставшимся временем?» – спросила я. «Пять дней». – «А после я буду свободна?» – «Вы будете свободны, Кристина, ибо по прошествии пяти дней научитесь не бояться меня и время от времени согласитесь навещать бедного Эрика!..»

Тон, которым он произнес эти последние слова, перевернул мне всю душу. Мне показалось, в них прозвучало такое неподдельное и горестное отчаяние, что я подняла к маске растроганное лицо. Увидеть за маской глаз я не могла, и от этого еще более усиливалось странное чувство неловкости, ведь приходилось общаться с таинственным квадратом черного шелка, но из-под ткани на подбородок маски скатилось несколько слезинок.

Он молча указал мне место напротив себя за маленьким круглым столиком, стоявшим в центре комнаты, где накануне играл мне на арфе, и я села, страшно взволнованная. Однако я с аппетитом съела несколько раков, крыло курицы и выпила немного токайского вина, которое, по его словам, он сам привез из кенигсбергских погребов, куда некогда захаживал Фальстаф. Что же касается его, то он не ел и не пил. Я спросила, какой он национальности и не указывает ли имя Эрик на скандинавское происхождение. Он ответил, что у него нет ни имени, ни родины и что имя Эрик он взял случайно. Я спросила его, почему, если он любит меня, ему не удалось придумать иного способа дать мне об этом знать, зачем было похищать меня и запирать под землей! «Очень трудно, – заметила я, – заставить полюбить себя в могиле». – «Все зависит от того, кто какие свидания может себе позволить», – ответил он странным тоном.

Затем встал и протянул мне руку, ибо ему хотелось, как он сказал, показать мне свое жилище, но я с криком торопливо отдернула свою руку, прикоснувшись к чему-то влажному и костлявому и вспомнив, что его руки пахнут смертью. «О, простите!» – простонал он и открыл передо мной дверь. «Вот моя спальня, – молвил он. – Тут много любопытного, не хотите ли взглянуть?»

Я ни минуты не колебалась! Его манеры, речи, весь его облик внушали мне доверие… К тому же я чувствовала, что бояться не следует.

Я вошла. Мне показалось, будто я очутилась в погребальной комнате. Стены сплошь были затянуты черным, но вместо белых слез, непременного атрибута похоронного орнамента, на огромных нотных линейках повторялись ноты «Dies irae»[9]. Посреди этой комнаты стоял балдахин с красными шелковыми занавесями, а под ним – открытый гроб.

Увидев его, я в ужасе отшатнулась.

«Я сплю в нем, – сказал Эрик. – В жизни ко всему надо привыкать, даже к вечности».

Я отвернулась – такое жуткое впечатление произвело на меня это зрелище. И тут взгляд мой остановился на клавиатуре органа, занимавшего кусок стены. На пюпитре лежала тетрадь, исписанная красными нотами. Я попросила разрешения посмотреть ее и прочитала на первой странице: «Торжествующий Дон Жуан».