Призрак Оперы

Раскинув руки, объятая пламенем вдохновения, с разметавшимися по обнаженным плечам великолепными волосами, Кристина бросала божественный клич:

И душу мою примите в свои небесные селенья!

И тут вдруг в театре сделалось темно. Все произошло мгновенно, зрители едва успели вскрикнуть от изумления, ибо свет снова залил сцену.

…Но Кристины Дое там не было!.. Что с ней сталось? Какое чудо свершилось?.. Все смотрели друг на друга, не понимая, волнение сразу же достигло своего предела. Оно охватило и сцену и зал. Из-за кулис бросились к тому месту, где минуту назад пела Кристина. Спектакль был прерван посреди величайшего беспорядка.

Куда? Куда подевалась Кристина? С помощью какого колдовства ее похитили у тысяч восторженных зрителей, вырвав, можно сказать, из объятий Карола Фонты? По правде говоря, нелишне было бы задаться вопросом: вняв ее пламенной мольбе, не унесли ли ангелы «в свои небесные селенья» не только душу, но и тело Кристины?..

Рауль, все еще стоявший в амфитеатре, вскрикнул. Граф Филипп встал в своей ложе. Все смотрели поочередно на сцену, на графа, на Рауля, спрашивая себя, нет ли какой-либо связи между этим странным событием и газетным откликом, появившимся в то утро. Но Рауль поспешно покинул свое место, граф исчез из ложи, и, пока опускали занавес, абонированные зрители устремились ко входу за кулисы.

Среди неописуемого шума публика ожидала какого-либо сообщения. Говорили все разом. Каждый считал себя вправе объяснить, как все произошло. «Она упала в люк», – говорили одни; «Ее похитили у задника, – уверяли другие. – Несчастная, возможно, стала жертвой какого-нибудь трюка, придуманного новой дирекцией»; третьи не сомневались: «Это ловушка. И неоспоримое тому доказательство – совпадение во времени похищения и наступления темноты в зале».

Наконец занавес медленно поднялся, и Карол Фонта, подойдя к дирижерскому пульту, сообщил серьезным печальным голосом:

– Дамы и господа, произошло неслыханное событие, все мы охвачены глубокой тревогой. Кристина Дое исчезла у нас на глазах, и мы не знаем как!

Глава XV Странное поведение английской булавки

На подмостках – невообразимая сутолока. Артисты, машинисты сцены, танцовщицы, статистки, фигуранты, хористки, абонированные зрители – все спрашивают, кричат, толкают друг друга. «Что с ней сталось?» – «Ее похитили!» – «Это виконт де Шаньи увез ее?» – «Нет, граф!» – «А вот и Карлотта! Это она сделала?» – «Нет, Призрак!»

А кое-кто смеялся, в особенности после того, как в результате тщательнейшей проверки люков и пола была отвергнута возможность несчастного случая.

Средь всей этой шумной толпы выделялась группа из трех лиц, они беседовали тихонько, лишь жестами выражая отчаяние. Хормейстер Габриель, администратор Мерсье и секретарь Реми уединились в углу тамбура, соединяющего сцену с широким коридором танцевального фойе. Там, за огромными аксессуарами, они и выясняют отношения.

– Я стучал! Они не ответили! Возможно, их уже нет в кабинете. Во всяком случае, узнать этого нельзя, они унесли ключи.

Так говорит секретарь Реми, и нет сомнений, что слова его относятся к господам директорам. Во время последнего антракта те отдали распоряжение не беспокоить их ни под каким предлогом. «Нас ни для кого нет».

– Тем не менее, – восклицает Габриель, – не каждый же день похищают певицу прямо со сцены!..

– Вы крикнули им это? – спрашивает Мерсье.

– Пойду туда опять, – говорит Реми и бегом бросается прочь.

Тут подоспел управляющий.

– Ну что, господин Мерсье, вы идете? Что вы здесь оба делаете? Вы нужны там, господин администратор.

– Я не хочу ничего делать и ничего знать до прибытия комиссара, – заявляет Мерсье. – Я послал за Мифруа. Когда он приедет, вот тогда и посмотрим.

– А я вам говорю, что надо немедленно спуститься в органный регистр.

– Только после того, как придет комиссар…

– Лично я уже спускался в органный регистр.

– Вот как! И что же вы там увидели?

– Ничего, а главное – никого! Понимаете, никого!

– Я ничего не могу поделать!

– Разумеется, – продолжает управляющий, в ярости запуская руки в копну непокорных волос. – Разумеется! Но если бы кто-то находился в органном регистре, этот кто-то, возможно, объяснил бы нам, почему на сцене стало вдруг темно. А Моклера нигде нет, понимаете?

Моклер был старшим осветителем, и от него зависело, день или ночь царит на сцене Оперы.

– Моклера нигде нет, – повторяет потрясенный Мерсье. – А его помощники?

– Ни Моклера, ни его помощников! Никого в осветительской, говорю я вам! Надеюсь, вы понимаете, – вопит управляющий, – что эта малютка исчезла не сама собой! Все было подстроено, и в этом надо разобраться… А директора, которых нет на месте?.. Я запретил спускаться в осветительскую и поставил пожарного у ниши с органным регистром! Я поступил неправильно?

– Нет-нет, вы все хорошо сделали… А теперь дождемся комиссара.

Пожав плечами, взбешенный управляющий уходит, бормоча ругательства в адрес «мокрых куриц», спокойно отсиживающихся в укромном углу, когда в театре все «вверх дном».