Призрак Оперы

Однако еще более страшным поводом для тревоги послужило для Рауля отсутствие вообще каких-либо звуков. Как! По словам Перса, они проникли внутрь Озерного жилища и не слышали Кристины!.. Ни крика!.. Ни зова!.. Ни стона!.. Великий Боже! Неужели они явились слишком поздно?..

Рауль подполз на коленях к стене и, уцепившись дрожащими пальцами за камень, в свою очередь упал вниз.

И тотчас почувствовал чьи-то крепкие руки.

– Это я! – шепнул Перс. – Тише!

И они замерли, прислушиваясь…

Никогда еще их не окружал столь непроницаемый мрак…

И никогда еще безмолвие не казалось таким тягостным и страшным…

Рауль вцепился ногтями в губы, чтобы не закричать: «Кристина! Это я!.. Ответь мне, если ты жива, Кристина!»

Наконец в ход снова пошел потайной фонарь. Перс направил его луч вверх, на стену над их головами, пытаясь отыскать отверстие, через которое они сюда проникли, и не находил его.

– О! – молвил он. – Камень закрылся сам собой.

И светлый луч фонарика спустился вдоль стены до самого пола.

Нагнувшись, Перс подобрал что-то, похожее на веревку, которую он разглядывал с минуту, потом в ужасе отбросил.

– Шнурок Пенджаба! – прошептал он.

– Что это? – спросил Рауль.

– Это, – с дрожью отвечал Перс, – это вполне может оказаться той самой веревкой повешенного, которую так долго искали!..

И, внезапно охваченный тревогой, он стал водить по стенам красным кружком своего фонаря. Так он высветил – вещь странная – ствол покрытого листвой дерева, казавшегося живым. Ветви дерева поднимались вдоль стены, теряясь где-то на потолке.

Из-за малой величины светового кружка поначалу трудно было разглядеть все целиком. Можно было увидеть часть ветки, листик, потом другой. А рядом – ничего, ничего, кроме светового луча, посылавшего, казалось, собственное свое отражение…

Рауль провел рукой по этому отражению…

– Боже! – молвил он. – Да это же зеркало!

– Да, зеркало! – сказал Перс с глубоким волнением в голосе. И добавил, проведя рукой, державшей пистолет, по вспотевшему лбу: – Мы попали в комнату пыток!

Глава XXII Интересные и поучительные злоключения Перса в подвалах Оперы

Рассказ Перса

Перс сам рассказывал, как до этой ночи он безуспешно пытался проникнуть в Озерное жилище по озеру; как обнаружил вход из третьего подвального этажа и как в конечном счете они с виконтом де Шаньи столкнулись с дьявольским изобретением Призрака в комнате пыток. Вот написанный им лично и оставленный нам рассказ (при обстоятельствах, которые будут уточнены позже), я не изменил в нем ни слова. И привожу его в подлинном виде, потому что не счел нужным умалчивать о персональных приключениях дароги[16] у Озерного дома до того, как он очутился там вместе с Раулем. И если поначалу вам покажется, что это крайне интересное повествование несколько удаляет нас от комнаты пыток, то знайте: мы скоро вернемся туда и к тому же успеем понять чрезвычайно важные вещи и найти объяснение весьма и весьма странному на первый взгляд поведению Перса.

«Это был первый раз, когда мне удалось попасть в Озерный дом, – пишет Перс. – Напрасно просил я любителя люков – именно так называли Эрика у нас в Персии – открыть мне таинственные двери. Он наотрез отказывался. В свое время мне платили, чтобы я выведал у него побольше секретов и трюков, но теперь я безуспешно пытался нарушить его запрет и проникнуть к нему. С тех пор как я отыскал Эрика в Опере, где он, похоже, поселился, я часто выслеживал его то в верхних коридорах, то в нижних, а то и на берегу озера, когда он, полагая, что вокруг никого нет, садился в маленькую лодку и причаливал прямо у противоположной стены. Но окружавшая его тьма всегда была чересчур плотной, и я не мог разглядеть, в каком точно месте он открывал дверь в стене.

Любопытство, а вместе с тем и страшная мысль, которая пришла мне в голову при воспоминании о некоторых словах, сказанных чудовищем, заставили меня однажды, когда я, в свою очередь, решил, что вокруг никого нет, броситься в маленькую лодку и направить ее к той части стены, где, я видел, исчез Эрик. Тут-то мне и пришлось иметь дело с сиреной, охранявшей подступы к его дому; ее чары чуть не стали для меня роковыми, и вот при каких обстоятельствах. Едва я успел отплыть от берега, как окружавшую меня тишину всколыхнуло что-то вроде мелодичного веяния, которое, как наваждение, незаметно обволакивало меня. Чье-то дыхание смешивалось с музыкой, и все вместе тихонько поднималось над водами озера, окутывая меня, но понять истоки подобного ухищрения я не мог. Мелодичные звуки следовали за мной, перемещались вместе со мной и были такими приятными и ласковыми, что не внушали страха. Напротив, желая приблизиться к источнику этой нежной, пленительной гармонии, я наклонился к воде, ибо нисколько не сомневался, что пение исходило от самих вод. Я находился на середине озера, и в лодке, кроме меня, никого не было; голос – ибо теперь явственно звучал некий голос – был рядом со мной, на воде.