Призрак оперы N-ска

— Гастрольными заработками сейчас Тимошенко из Первого отдела занялся. Трудное дело! — куда ни сунься, «коммерческая тайна» — фирма «Примус» просто так карты не раскроет; Бесноватый тоже, как ты понимаешь, свои счета открывать не торопится… Без Интерпола ни шагу! С театрами западными попроще; заработанное там просто сопоставить можно с аналогичными делами: московские театры, филармония… Дзержинка имеет два счета — в Голландии и в Австрии; большая часть денег оттуда переводится куда-то в Латинскую Америку… Еще, по оперативным данным Тимошенко, с недавно уволенных Верновкуса и Белова — еще до их увольнения — под предлогом сохранения им зарплаты и, в будущем — пенсии, Огурцов и Бесноватый вымогали определенные суммы в валюте — а с зарплатой в рублях бесстыдно при этом надували!.. Но, в общем, ты знаешь: сколь веревочке не виться…

— Да! — вздохнул Илюшин, придавливая окурок в пепельнице. Помолчав, он спросил: — Так что с нашими-то делать будем? Материалов уже больше чем достаточно…

— А что: добро от западных коллег получено; тянуть больше смысла нет… Будем брать! — веско добавил он.

Илюшин поднялся, закрывая папку.

— Когда, товарищ генерал?

— Завтра!.. Завтра, под вечер. Проследи сам, чтобы все предусмотреть: после такой работы прокалываться, сам понимаешь — ни в единой мелочи права не имеем!

— Понятное дело… Сделаю все, что нужно, товарищ генерал: возьмем «Гамму»; с командиром договоренность есть… Вы чего, товарищ генерал? — спросил Илюшин, увидев на лице Аксенова улыбку.

— Да так… Вспомнил, что завтра как раз с женой должен был на «Князя Игоря» в Дзержинку идти; обещал… Но они сейчас там какую-то новую постановку готовят, и все другие спектакли на этой неделе отменили!.. Черт-те что: теперь уже, наверное, никогда оперу в Дзержинке не послушаю — не расслабиться будет! А такой был отдых прекрасный, такие имена: Верновкус, Марфин; Стеблищев!.. «Мечтам и годам нет возврата, ах, нет возврата — не обновлю души моей!..» — принялся хрипло напевать Аксенов.

— «…Я вас люблю любовью брата, любовью брата…» — вдруг подтянул ему Илюшин на удивление приятным тенорком.

— «…Иль может быть… Иль мо-о-о-жет быть… еще, еще-е-е-е…» — пропели оперативники нежным дуэтом. Внезапно оборвав недопетую фразу, Аксенов резко поднялся из-за стола.

— Ну ладно; Бог с ним! — принял он вновь суровый вид. — До завтра, майор!

— До завтра! — задумчиво и серьезно ответил Илюшин. — Посмотрим, кто кого проучит!..

* * *

…А дней до долгожданной премьеры оставалось все меньше и меньше. Все прочие спектакли (как, впрочем, уже известно читателю), были с репертуара сняты: на сцене шел монтаж огромных горных хребтов. Администрация балета вновь подняла по этому поводу шум, но Абдулла Урюкович уже не обращал на них внимания: ни одна премьера, как известно, без нервов и издержек не обходится; а уж такая премьера — тем более… Световая и дымовая аппаратура для спецэффектов (опять-таки, не без помощи добряка Дона Жозефа) заказывалась в Японии, и специальный самолет должен был, с догрузкой комплектующих в Тайване, доставить аппаратуру в N-ск. Однако самолет, уже будучи на Тайване, все что-то задерживался, и это тоже добавляло нервов.

Все предусмотреть было невозможно: поначалу, с подачи тенора Драчулоса, для большей художественной убедительности, через Садово-парковое управление N-ской городской управы, заказали четыре грузовика отборного гранитного гравия; но сотрудники фирм «Пи-Си-Пи» и «Примус» тут же буквально встали на дыбы, уверяя, что скрип и скрежетание гравия на сцене будут создавать непреодолимые неудобства для записи и трансляции оперы — и от идеи пришлось отказаться.

Кстати, как раз во время дневной технической репетиции караван грузовиков с гравием держал путь в Пасмурное; сам Стакакки Драчулос трясся в головной машине, указывая дорогу к Дзержинскому садоводству — где гравий благополучно и ссыпали (причем как-то так вышло, что на участке Залупилова разгрузили только одну машину, широко раскатав гравий по земле, а на участке Стакакки — три, но при этом очень компактно).

Абдулле Урюковичу, разумеется, до всяких мелочей дела не было: в эти дни он работал, как никогда, решая лишь самой первостепенной важности вопросы: во-первых, меццо Буренкина недоучила текст, а в последнюю неделю просто нагло объявила себя больной. Таким образом, ответственнейшую партию Матери Абдуллы Урюковича пришлось поручить певице Хабибулиной. Но та оказалась слишком толстенькой и страшной; посему порешили, что Хабибулина все-таки будет петь, стоя при этом в оркестровой яме — а роль Матери сыграет на сцене какая-нибудь известная артистка театра и кино. Мама Бесноватого, однако, все не могла остановить свой выбор ни на одной актрисе: красавиц, достойных подобной чести, никак не находилось.