Призрак Оперы. Тайна Желтой комнаты

Рультабийлю особенно не понравился «молодой человек»; он даже открыл было рот, чтобы ответить князю, но, к моему великому удивлению, промолчал. Князь продолжал:

– Вы нашли бы там дело, достойное вас. Человек, разоблачивший Ларсана, имеет право тешить себя самыми смелыми надеждами.

Произнесенное вслух, имя Ларсана произвело среди нас впечатление разорвавшейся бомбы; все как один затаились за темными очками. Наступила гнетущая тишина. Оглушенные ею, мы сидели недвижно, словно статуи. Ларсан!

Почему это имя, которое мы так часто произносили за последние двое суток, имя, олицетворявшее опасность, с которой мы уже начали свыкаться, – почему оно произвело в этот миг такой ошеломляющий эффект, какого лично я никогда в жизни не испытывал? У меня было ощущение, что я поражен некой магнетической силой. Во всем теле я почувствовал слабость. Мне захотелось убежать, но казалось, если я встану, то не удержусь на ногах. Молчание, которое мы продолжали хранить, только усугубляло это невероятное гипнотическое состояние. Почему все молчат? Куда девалась веселость Старого Боба? Его что-то вообще не слышно за завтраком… А другие – почему они молчат, скрывшись за темными очками? Я обернулся и сразу же понял, что стал жертвой вполне объяснимого явления. Кто-то смотрел на меня, на меня были устремлены чьи-то глаза, я ощущал тяжесть чьего-то взгляда. Я не видел этих глаз, не знал, откуда на меня смотрят, но взгляд был… Я его чувствовал… Это был его взгляд. А между тем позади меня никого не было. Ни справа, ни слева, ни спереди – никого, кроме сидящих за столом людей, которые замерли, спрятавшись за темными очками. Но тогда… Тогда мне вдруг стало ясно, что на меня смотрят глаза Ларсана, скрытые за одними из очков. Темные стекла – и за ними Ларсан!

И вдруг это чувство пропало. Я перестал ощущать на себе взгляд и вздохнул с облегчением. Мне ответил чей-то вздох. Рультабийль? Или дама в черном тоже только что ощутила эту тяжесть – тяжесть взгляда? Раздался голос Старого Боба:

– Князь, я вовсе не думаю, что ваша последняя кость середины четвертичного периода…

Темные очки пришли в движение.

Рультабийль встал и сделал мне знак следовать за ним. Я побежал в наш зал заседаний. Как только я появился, он закрыл дверь и спросил:

– Почувствовали?

Мне было никак не отдышаться, и я пробормотал:

– Он там! Там, или мы сходим с ума. – Немного помолчав, я добавил уже более спокойно: – Знаете, Рультабийль, очень возможно, что мы действительно сходим с ума. Навязчивая мысль о Ларсане доведет нас до палаты для буйных, мой друг. Сидим в замке всего двое суток, и вы видите, в каком мы уже состоянии…

– Нет, нет, – перебил Рультабийль. – Я чувствую, он здесь. Я почти касаюсь его. Но где? Когда? Попав сюда, я сразу почувствовал, что мне следует все время быть здесь. Нет, я не попадусь в западню. Я никуда не пойду его искать, хотя и видел его за пределами замка, и вы тоже его там видели.

Внезапно Рультабийль успокоился, нахмурил брови, закурил трубку и сказал, как в доброе старое время, когда он не знал об узах, связывающих его с дамой в черном, и движения сердца не мешали ему рассуждать:

– Поразмыслим.

Рультабийль сразу же припомнил правило, которым пользовался много раз и которое беспрестанно повторял, чтобы не дать видимости себя обмануть: «Ларсана следует искать не там, где он появляется, а там, где он прячется». За этим последовало дополнительное правило: «Он появляется здесь или там для того, чтобы никто не увидел, где он на самом деле».

Затем Рультабийль заговорил:

– Ох уж эта мне видимость! Знаете, Сенклер, бывают минуты, когда мне хочется вырвать у себя глаза, чтобы начать правильно рассуждать. Давайте сделаем это – всего минут на пять, – и тогда, быть может, мы все увидим как надо.

Он сел, положил трубку на стол, обхватил руками голову и сказал:

– Все, глаз у меня уже нет. Скажите, Сенклер: кто находится в этих каменных стенах?

– Кого я вижу в этих стенах? – повторил я.

– Да нет же! У вас тоже нет больше глаз, вы не видите ничего. Перечисляйте не глядя. Перечисляйте всех подряд.

– Во-первых, вы и я, – поняв, к чему он клонит, ответил я.

– Прекрасно.

– Ни вы, ни я не являемся Ларсаном, – продолжал я.

– Почему?

– Почему? Скажете тоже!

– Нет, это вы должны мне сказать – почему? Я согласен: да, я не Ларсан; я в этом уверен, потому что я – Рультабийль. Но вы, тот, кто сидит напротив Рультабийля, скажите: почему вы не Ларсан?

– Но вы же видите!