Призрак Оперы

— «1825 год: мадемуазель Менетрие, скромная статистка, стала маркизой де Гюсси. 1832 год: мадемуазель Мари Тальони, танцовщица, стала графиней Жильберде Вуазен. 1848 год: танцовщица Сота вышла замуж за короля Испании. 1847 год: Лола Монтес, танцовщица, вступила в морганатический брак с королем Людовиком Баварским и получила титул графини де Лансфельд. 1848 год: мадемуазель Мария, танцовщица, становится баронессой Эрмевиль. 1870 год: Тереза Эслер, танцовщица, выходит замуж за Дона Фернандо, брата португальского короля…»

По мере перечисления этих славных браков почтенная дама все оживлялась, выпрямлялась и, наконец, вдохновенно, как пифия перед своим треножником, выкрикнула звенящим от гордости и волнения голосом последнюю фразу пророческого письма:

— «1885 год: Мэг Жири станет императрицей!»

Обессиленная этим последним порывом, билетерша опустилась на стул и через минуту продолжала:

— Господа, письмо было подписано так: «Призрак Оперы»! Я и раньше слышала о нем, но верила только наполовину. А с того дня, когда он объявил, что моя маленькая Мэг, плоть от плоти моей, станет императрицей, я поверила окончательно.

Не было никакой нужды разглядывать восторженную физиономию мадам Жири, чтобы понять, чего можно было добиться от бедной женщины при помощи двух магических слов: «призрак» и «императрица».

Но кто же все-таки дергает за веревочки эту причудливую марионетку? Кто?

— Вы никогда его не видели, он разговаривает с вами, и вы верите тому, что он говорит? — спросил Моншармен.

— Да. Во-первых, именно ему я обязана тем, что моей маленькой Мэг дали первую, хотя и крохотную, роль. Я сказала призраку: «Чтобы моя девочка стала в 1885 году императрицей, придется поторопиться — ей надо немедля дать роль корифеи». Он замолвил только словечко господину Полиньи, и дело было сделано…

— Значит, господин Полиньи его видел?

— Не чаще, чем я, но он его слышал! Призрак шепнул ему только одно словцо в тот вечер, когда господин Полиньи вышел, бледный как смерть, из ложи номер пять.

Моншармен безнадежно вздохнул.

— Да, — снова воодушевилась мадам Жири, — я всегда знала, что между призраком и господином Полиньи есть секреты. Директор делал все, о чем просил его призрак… Полиньи ни в чем ему не отказывал.

— Ты слышал, Ришар? Полиньи ни в чем ему не отказывал!

— Да, да! Слышал! — зарычал Ришар. — Полиньи — друг призрака, а поскольку мадам Жири — подруга Полиньи… — добавил он зловещим тоном. — Однако меня не интересует господин Полиньи. Единственный человек, чьей судьбой я озабочен, — и не скрываю этого! — мадам Жири! Итак, вы не знаете, что в этом конверте?

— Боже мой! Конечно, нет!

— Тогда смотрите!

Мадам Жири испуганно заглянула в конверт и воскликнула:

— Тысячефранковые банкноты!

— Да, мадам Жири! Да! Тысячефранковые банкноты. И вам это хорошо известно.

— Мне, господин директор? Клянусь вам…

— Не клянитесь, мадам! А теперь я вам скажу, зачем вас вызвал. Я собираюсь арестовать вас, мадам.

Два черных пера на шляпе цвета копоти, которые обычно торчали, как два вопросительных знака, тут же качнулись, приняв форму восклицательных знаков; что же касается самой шляпы, она угрожающе дрогнула. Удивление, возмущение, протест и одновременно ужас в движениях самой матушки Жири выразились в экстравагантном пируэте, называемом «жетэ глиссад» — жест оскорбленной добродетели, прыжок, который перенес ее вплотную к креслу директора, заставив того невольно отшатнуться.

— Арестовать меня!

Было просто удивительно, что произнесший эти слова рот не выплюнул в лицо Ришару три оставшихся там зуба.

Но господин Ришар выстоял. Его указательный палец предостерегающе уперся в грудь билетерши ложи № 5.

— Я арестую вас, мадам Жири, как воровку!

— А ну-ка повтори!

И мадам Жири наотмашь ударила директора Ришара по щеке, прежде чем успел вмешаться Моншармен. Правда, директорской щеки коснулась не сухая ладонь старой истерички, а только конверт, виновник скандала. Магический конверт раскрылся от удара, и новенькие банкноты, стайка фантастических гигантских бабочек, закружились по комнате.

Директора вскрикнули в один голос, одна и та же мысль бросила обоих на колени, и они принялись лихорадочно собирать бесценные бумажки.

— Настоящие? — спросил Моншармен.

— Настоящие? — спросил Ришар.

— Настоящие! — закричали оба в один голос.

А над ними скрежетали три зуба мадам Жири, изрыгавшей невнятные ругательства. Отчетливо слышалось только:

— Я — воровка! Ах, какая наглость! Ой, не могу!