Призрак Перл-Харбора. Тайная война

Тот торопливо раскрыл папку, положил на стол и застыл в напряженном ожидании. Сталин тяжело опустился на стул, потер виски, потом выбил трубку о край пепельницы, достал из пачки папиросу, сломал и высыпал табак в трубку. Сухой треск спички нарушил тягостную тишину, и яркий огонек безжалостно обнажил следы глубоких оспин на лице и старческие складки на его шее. Он глубоко затянулся и сосредоточился на разведсводке.

К документам такого рода у него было особое отношение. Многолетний опыт работы в подполье и борьбы не на жизнь, а на смерть с царской охранкой, в последующем — с бывшими соратниками, мастерами политических интриг и закулисных сделок, приучил его осторожно относиться к самой, казалось бы, достоверной информации. В одном случае она являлась тем самым ключом, который позволял приоткрыть сокровенные тайны противника, в другом — даже самый секретный документ мог оказаться ловкой мистификацией и привести к сокрушительному поражению. В тайной войне выигрывает тот, кто играет по своим правилам и навязывает врагу свою волю, и в этом он не раз убеждался.

Дочитав разведсводку до конца, Сталин не спешил с оценками, положил трубку на пепельницу, встал из-за стола и размеренным шагом прошелся по кабинету. Берия хорошо изучил эту привычку и ловил каждое движение и изменения в мимике, но лицо Хозяина оставалось непроницаемым, как маска.

«То, что доложил Лаврентий, выходит за рамки последних сообщений, поступивших из НКВД и от военной разведки, — размышлял Сталин, а память услужливо подсказывала: — Весной сорок первого, а точнее — 19 мая, Зорге — Рамзай — сообщал:

„Девять армий, которые включают 150 дивизий, будут сконцентрированы для операции против СССР“.

А 15 июня он назвал и точную дату — 22 июня!»

Новое сообщение Зорге болезненно напомнило о самых унизительных часах в его жизни. Пожалуй, он никогда не был так раздавлен, как тогда — 22 июня 1941 года. Молотов, Тимошенко, Ворошилов и Лаврентий стали свидетелями его слабости.

В те июньские дни все складывалось против него. Гитлер постоянно угрожал и шантажировал. Рузвельт хранил молчание. А Черчилль интриговал и подливал масла в огонь своими конфиденциальными посланиями: «Имеющие особую значимость и рассчитанные привлечь Ваше внимание данные о подготовке агрессии Германии против Советского Союза».

Он, заклятый враг Советской России, для пущей убедительности ссылался на то, что «информация надежная и получена от заслуживающего доверия агента».

«Предупреждал? Мерзавец! Спал и видел, как бы столкнуть лбами его с Гитлером».

В том клубке противоречивых сведений спецдонесение Зорге походило, скорее, на тонкую дезинформацию немецкой разведки, специально запущенную через японцев. Оно переполнило чашу терпения Сталина и вызвало вспышку гнева на Берию и его информаторов. В запале он обозвал Зорге — «просто засранец, который занимается фабриками и шляется по борделям».

Время доказало, что «засранец» оказался прав!

— Выходит, он еще жив? — спросил Сталин.

Берия напрягся. Ситуация повторялась — полгода назад его вместе с Голиковым, главой военной разведи, вызвали в Кремль для доклада о положении на западной границе. После ознакомления со спецдонесениями Рамзая, Старшины и Корсиканца, предупреждавших о скором нападении Германии на СССР, Хозяин вышел из себя и обозвал его с Голиковым паникерами, а агентов — «международными провокаторами». К счастью, дальше угроз дело не пошло, но, хорошо зная коварный нрав Хозяина, он решил подстраховаться и дал команду отозвать из-за границы резидентов, приславших эти сообщения, и отправить в лагерь.

Наступившая война не позволила выполнить этот приказ. Резолюция Берии на разведывательной сводке от 21 июня — «Секретных сотрудников за систематическую дезинформацию стереть в лагерную пыль, как пособников международных провокаторов, желающих поссорить нас с Германией» — так и осталась грозным росчерком пера.

«Чем это может грозить мне сейчас, когда немцы стоят под Москвой? Что имел в виду Сталин, спросив о Зорге? Что?» — терялся в догадках Берия и клял себя в душе, что высунулся с докладом.

Тишину кабинета нарушало шуршание ковра под сапогами Сталина. Он дошел до двери, развернулся и быстрым шагом возвратился к столу. Берия напрягся, судя по всему, Хозяин пришел к какому-то решению. В его взгляде появились хорошо знакомые жесткость и решительность, а в глубине глаз на миг вспыхнули желтые искорки. Он склонился над сводкой, еще раз перечитал сообщение Зорге, затем поднял голову и вымолвил: