Призрак Перл-Харбора. Тайная война

Еще не успели стихнуть их шаги, как в дверь просунулась пунцовая физиономия Ясновского. Оскорбленный до глубины души подозрением, он с трудом находил слова, чтобы выразить возмущение. Дулепов оборвал его на полуслове и, пренебрежительно махнув рукой, сказал:

— Не бери в голову, Вадим! Проходи и наливай, с этими желтомордыми обезьянами толком не выпьешь.

— Азолий Алексеевич, я, что им, подкидная шестерка? Сволочи! Опустили меня ниже плинтуса! — терзался ротмистр.

— Плюнь и разотри. Одно слово — азиаты, — презрительно бросил Дулепов и пододвинул к нему рюмку.

Ясновский одним махом выпил. Костеря на чем свет стоит японцев, они допили коньяк и съели закуску. Дулепову показалось мало, и он потянулся за новой бутылкой. Ясновский стал отнекиваться.

— Вадим, куда торопиться, когда начальник рядом? — проворчал Дулепов.

— Извините, Азолий Алексеевич, опаздываю на явку с Тихим, — пояснил Ясновский и поднялся с кресла.

— О-о, это святое, — сбавил тон Дулепов и уже в дверях остановил: — Погоди, у меня тут мысль мелькнула. Федорова кто брал?

— Жандармы.

— Полицейские участвовали?

— Только на подхвате.

— Где сидят Бандура и Козлов?

— В центральной, у Тихого.

— Очень даже неплохо, — потер руки Дулепов.

Ясновский терялся в догадках, пытаясь понять, куда клонит шеф. А тот не спешил делиться своими соображениями; попыхивая папироской, хитровато поглядывал сквозь клубы сизого дыма и продолжал говорить загадками:

— После Федорова что-то осталось?

— Почти ничего. Все, гад, уничтожил.

— Кто об этом знает?

— Сасо, Такеока, Ниумура с Дейсаном и мы.

— А, может, все-таки осталось? — глаза Дулепова слились в узкую щель.

— Вы полагаете, японцы нам что-то не договаривают? — предположил ротмистр.

— Не думаю, хотя, черт их знает. Если у них в штабе засел большевистский агент, то чего говорить про нас, каждый второй косит глаз за Амур.

Ясновский пошел пунцовыми пятнами. Обида, нанесенная японцами, снова заговорила в нем, и он с вызовом воскликнул:

— Господин полковник, если вы подозреваете меня, то…

— Уймись, Вадим. Я, что, про тебя сказал? — перебил Дулепов. — Слава богу, мы с тобой не один пуд соли съели. Я о другом. Если развернуть ситуацию с Федоровым и подпольщиками против резидента?

— Как? С покойника ничего не возьмешь, — недоумевал ротмистр.

— А твой Тихий зачем?

— Он-то тут с какого боку?

— Как раз с того самого. Через него запустить Смирнову информацию, что Федоров не успел уничтожить коды.

— Идея, конечно, хорошая, но Тихий не имеет отношения к делу и потом…

— Потом будет суп с котом. Без тебя знаю, что не имеет. Он где у тебя сидит?

— В полиции. И что?

— А то, он там не последняя сошка. При желании мог узнать, а чтобы Смирнов клюнул, пусть расскажет про парочку большевиков, которых мы пасем.

— А как на это посмотрят японцы?

— Не ссы, беру их на себя. Два-три большевика погоды нам не сделают, зато на Тихого сработают!

— Все понял, Азолий Алексеевич. Исключительно тонкий ход!

— Да ладно тебе! Вот что еще. Втолкуй Тихому, пусть язык не слишком распускает, любит, мерзавец, пыль в глаза пустить.

— Не волнуйтесь, подрежу, — заверил Ясновский.

— Действуй! — распорядился Дулепов.

Ротмистр вернулся к себе в кабинет, переоделся и отправился в город. Явка с Тихим была назначена в фотостудии Замойского. В ней Ясновский и Дулепов принимали особо ценных осведомителей. Бойкое место и сам хозяин служили хорошим прикрытием для белогвардейской контрразведки.

Сам Марк Соломонович Замойский появился в Харбине в середине 20-х годов, после какой-то темной истории, произошедшей с ним в Гирине. Вытащил Замойского из полиции Дулепов, хорошо знавший его еще по Москве.

В далеком 1906 году молоденький, пронырливый фотограф Марек по глупости спутался с большевиками и попался на банальном хранении марксистской литературы. На допросе в отделении лил перед жандармами крокодильи слезы и клялся в верности престолу, а потом без зазрения совести сдал подельников. Таких, как он, после поражения большевиков в первой революции были сотни. Начальник московского охранного отделения, гений политической провокации полковник Зубатов сумел разглядеть в Замойском будущую большую сволочь и взял на личный контроль работу с тайным осведомителем.

После трех месяцев отсидки «стойкий большевик» Замойский, по совместительству — осведомитель охранки Портретист, вышел на волю и стал работать на два фронта.

К концу 1907 года в Замоскворечье открылась фотостудия. Ее владельцем оказался не кто иной, как Марк Замойский. Божий дар, который у него нельзя было отнять, снимать так, что Квазимодо мог показаться писаным красавцем, и тайная помощь отделения жандармов помогли быстро встать на ноги.