Призрак под сакурой (СИ)

- Зайди на Тсукидзи и поспрашивай, опасается ли там кто чего. Тебе скорее ответят, что опасаются изгнания, чем запрета на переселение. Там даже оябун так называемый власти не имеет и избирается голосованием, не оябун, а директор в лучшем случае. На Тсукидзи никто никого не держит насильно, и у меня нет ни единой мысли, чем вообще думал муж и отец, таща наверх свою семью. Люди уходят, Дайханма, просто вот так уходят - и все. И я не могу этого объяснить, потому все выходы со станции перекрыл полностью, и без моего приказа никому из здешних жителей отсюда выйти нельзя. Хочешь переселиться - так ведь не запрещает никто. Подойди, объясни, соберись - и в добрый путь, это нормально, по-человечески. Но люди уходят отсюда и оттуда, молча, ничего не объясняя, тайком, бросая теплое место и нажитое добро - и я не понимаю этого. Не понимаю и боюсь.

Кирилл почесал макушку:

- У меня есть одна гипотеза, чисто умозрительная, основанная на том, что я, гайдзин, знаю о японском менталитете, вот ты мне и скажи, прав ли я. Вы, японцы, к смерти относитесь не так, как другие. Раньше, еще пока старый мир стоял, Япония удерживала первое место по числу самоубийств на душу населения и абсолютное первое место по самоубийствам среди детей и подростков. Я уже не говорю о том, что на любое фиаско, будь то увольнение с работы, провал вступительных экзаменов или тому подобная жизненная мелочь, у японца один ответ - самоубийство. Вы такие люди, что если вас в жизни что-то не устраивает - вы из нее просто уходите, притом порой вообще из-за мелочей...

Нобицура кивнул:

- Про первые места я не знал, не увлекался статистикой, но в целом все верно. Мой сослуживец однажды ушел из жизни, приняв три флакона снотворного, потому что его обошли с повышением. Он воспринял это не как обиду, а как собственную неудачу, потому что оказался недостоин, что и написал в прощальной записке. Меня это тогда немного удивило - все же начало двадцать первого века, да и сослуживец был оптимистом...

- Ну вот и я о том же, - сказал Кирилл, - лично мое мнение: это конец. Скоро нас не останется, посмотрим правде в глаза, и все, что мы делаем - суть продление нашей агонии. И вот иногда думается мне, будь я японцем - я бы ушел. Сам, добровольно. Что, если пропавшие люди придерживались такой же точки зрения? Если не все, то хотя бы некоторые?

Собеседник покачал головой:

- Я не буду говорить о том, что произошло не на моей станции, но в случае с Токоямой и Сумико эта версия отпадает. Сумико - ей было шестнадцать - постоянно строила планы на будущее, она намеревалась выйти замуж за одного парня с Мондзэн и хотела завести не менее пятерых детей. И вообще, это очень жизнерадостная девушка, полная противоположность любым мыслям насчет самоубийства. А Токояма в последние недели перед исчезновением пребывал в постоянно приподнятом настроении, это очень хорошо видел всякий, кто его знал, то есть - вся станция. К тому же парень он ответственный, он бы не ушел из жизни, оставив недоделанное поручение. Тут именно в том и дело, что ему пришлось оставить дело на половине, чтобы сбежать, потому что, вздумай он уйти, я бы задал вопросы - куда и почему. Токояма явно не хотел на них отвечать, и я не уверен - а было ли ему что ответить вообще.

- Все ясно, дело будет темным, что ж, надо в этом разобраться, - вздохнул Кирилл и сменил тему: - а что насчет Курогосуто в тоннеле на Отэмати?

Нобицура "наполовину" развел руками, оставив правую на ремне:

- А это ты мне скажи, Дайханма. Я о нем знаю только из звонка Шибуйя с Отэмати. Тут никто ничего не видел.

- Кто вообще проходил в тоннель за последнее время?

- Сутки назад - несколько посыльных и челноков туда, двое оттуда, все сплошь знакомые лица. А за пару часов до звонка - слепой бродячий музыкант с поводырем.

- И все?

- И все.

- М-да. Чудны дела твои, господи... - Кирилл пересказал Нобицуре то, что знал сам и спросил: - не возражаешь, если я воспользуюсь твоей телефонной связью?

- Пожалуйста.