«Да, но заплатил немалую цену. Голос выдает, чего стоил ему переход в другое качество».
— Кастро не выжить, — говорил тем временем Артиме. — Если не в этом месяце, то в следующем он будет мертвецом. А если не умрет в следующем месяце, то сдохнет в будущем году. Такое зло не может существовать.
— Пью за это, — сказал Баркер.
И мы все отхлебнули из стакана.
В другом конце гостиной свернули ковер, и несколько человек стали пробовать новый танец. До слуха моего донеслись слова с пластинки: «Пошли твистовать». Мне показалось это диким. Какая-то молоденькая блондинка с прелестным загорелым телом громко требовала, чтобы еще раз поставили эту песню. Мне это было глубоко противно. У танцующих были такие напряженные, бессмысленно улыбающиеся лица. И они не держались друг за друга, а стояли порознь и извивались, словно занимались вращением бедер перед зеркалом, — и, на мой взгляд, это выглядело очень странно. Возможно, я перепил, хоть и не отдавал себе в этом отчета, но у меня было такое чувство, что я оберегаю страну, которую перестал понимать.
— Вы только посмотрите, как крутит бедрами эта блондинка, — заметил Хант с печальной кривой усмешкой превосходства.
— Да, — протянул я, — за такую работу ей можно поаплодировать.
Я произнес это без особого удовольствия, а Баркер громко расхохотался. Он был маленький, кряжистый, почти квадратный, с большой лысиной и поджатыми губами. Он служил полицейским в вооруженных силах Батисты.
— Дон Эдуардо считает, — сказал я, — что вы можете рассказать мне интересные вещи про Тото Барбаро.
— Тото Барбаро — дерьмо, — сказал Баркер.
— Какого рода mierda? — спросил я.
Это вызвало новый взрыв смеха. Когда смех стих, Баркер произнес:
— Он работает на одного гангстера в Тампе.
— Этот гангстер, случайно, не Сантос Траффиканте?
— Это вы сказали, не я, — произнес Баркер и жестом дал понять Ханту, что собирается уйти.
— У вас с Берни еще будет возможность поговорить, — сказал Хант. Артиме тоже ушел, и мы с Хантом отправились в бар за выпивкой.
— Твоя девушка чрезвычайно привлекательна, но уж больно застенчива, — заметил Хант.
— Да нет, она просто ужасающий сноб. Не желает знаться ни с кем из этих людей.
— Ну и мне эта вечеринка тоже не по нраву, — сказал Хант.
— А все-таки, что по-настоящему представляет собой Барбаро?
— Я сообщу тебе то, что мне известно, если Берни Баркер снова не появится.
Тут Модена выключила телевизор и подошла к нам.
— Поехали отсюда, — сказала она. — Они уже больше ничего не скажут про то, кто впереди, а до окончательных результатов еще не один час надо ждать.
Я сразу почувствовал, как изменилось настроение Ханта.
— В таком случае, — сказал он, — я, пожалуй, побуду здесь и выпью еще за Ричарда Никсона.
— Я могла бы догадаться, — заметила Модена. — Вы не похожи на человека, который стал бы голосовать за Джека Кеннеди.
— О, я ничего против него не имею, — возразил Хант. — Я даже встречался с Джеком Кеннеди на балу дебютанток в Бостоне.
— Какой он был тогда? — спросила Модена.
— Вот уж чего не могу сказать, — ответил Хант. — Он тогда, должно быть, перебрал, потому что в конце вечера сидел в углу в кресле и сладко спал. Признаюсь, я не увидел в этом мирно спавшем человеке намека на то, что он может стать кандидатом в президенты.
— Надеюсь, я не забуду ни ваших слов, ни вашей интонации, потому что я намерена пересказать это Джеку, — заявила Модена и, наклоном головы распростившись с Хантом, провела меня мимо нашей хозяйки Реджины и вывела в ночь.
— Господи, какой же ты сноб! — воскликнул я.
— Конечно, — сказала она. — Я не общалась бы с подобными людьми, живи они в Гранд-Рапидс.
32
Однако вечер на этом далеко не закончился.
— Этот человек, который разговаривал со мной под конец, — твой босс? — спросила Модена.
— Мы работаем вместе.
— Он не похож на фэбээровца.
— А он и не фэбээровец.
— Но ты же оттуда. Поэтому-то ты и со мной. Чтобы все выведать про Сэма Джанкану.
— Ты расстроена, потому что с выборами еще не ясно.
— Конечно, я расстроена. И пьяна. Но это ничего не меняет. Ты же хочешь побольше выведать про Джанкану.
— Вот уж совсем это меня не интересует. Сейчас все мои желания — курнуть марихуаны.
— Нет, — сказала она, — нет, пока все не прояснится с выборами. Заняться сейчас любовью было бы все равно что осквернить могилу.
— Похоже, ты это серьезно.
Она кивнула.
— Я ложусь спать, — объявил я.
— Нет, — сказала она, — ты останешься и будешь со мной следить за результатами.
— Что ж, — сказал я, — если не будем заниматься любовью, то я хотя бы покурю марихуану. Только так я готов наблюдать за ходом выборов.
— Не будем ссориться. Я тоже курну, но только для того, чтобы не отставать от тебя.
— Отлично, — сказал я, — но смотри не перевозбудись.
— Вот уж чего не будет, так не будет. А насчет Сэма Джанканы я тебе одно скажу: я не легла с ним в постель только из-за такого особого чувства.
— Может, опишешь мне свое особое чувство?
— Мне казалось, что, если я пойду на связь с Сэмом, Джек может проиграть выборы.
— И ты хочешь, чтобы я этому поверил?