Призрак Проститутки

По счастью, нас поместили в Гельвеции — господском доме на кофейной плантации, который служит базой для ТРАКСА и сравнительно отвечает цивилизованным нормам. Спим мы в пристройке с жестяной крышей и верандой со всех четырех сторон. Над моей раскладушкой из любезности натянута москитная сетка, а в окнах видны акры плодородных земель, принадлежащих нашему хозяину Роберто Алехосу. На расчищенных холмах и долинах в шахматном порядке выстроились кусты кофе — не знаю, называть ли их кустами или низкорослыми деревьями. А с другой стороны — возвышенность, там стоят бараки, столовые и разбит плац, где на флагштоке развевается кубинский флаг с белой звездой на красном, белом и синем поле.

Как только мы вымылись и собрались в гостиной, Тото — можете не сомневаться — принялся критиковать Пепе Сан-Романа и Тони Оливу за руководство Бригадой. Оба тотчас покинули помещение: не те люди, с которыми можно шутки шутить. Я, как, по-моему, и ты, питаю смешанные чувства к военным, но эти два джентльмена произвели на меня впечатление. Сан-Роман — тонкий, стройный, со злым лицом, абсолютный фанатик. Ни грамма лишнего веса. Если понадобится, готов безоговорочно умереть за свое дело. Человек без юмора, преисполненный кубинской гордыни, которой, кажется, у них еще больше, чем у испанцев; Олива — негр, сражался на стороне Кастро, а потом разошелся с ним. Он показался мне более сложным, чем Сан-Роман, но таким же преданным делу и, пожалуй, даже более бескомпромиссным. Ты скажешь, что я много успел заметить за один быстрый взгляд, но, уверяю тебя, все мы были достаточно накалены и, обмениваясь рукопожатиями, уже давали оценку друг другу. Так или иначе, уход Сан-Романа и Оливы вызвал перепалку между Хантом и прикомандированным к Бригаде американским полковником Фрэнком, здоровенным быком — офицером морской пехоты, получившим медали за Иводжиму, — такой способен вытащить из грязи джип, приподняв его за задний бампер. Однако личное дело полковника вполне может фатально покоиться в верхнем ящике стола. Недавно он послал двенадцать «смутьянов» из Бригады на каноэ по тропической реке в совершенно недоступное место, именуемое «лагерем реиндоктринации», и, похоже, ни минуты не думал о том, как это может задеть национальную гордость остальных офицеров Бригады. Они, естественно, сами хотят наводить дисциплину в своих рядах, а не отдавать это в руки американцев. Полковник Фрэнк отвел нас с Ховардом в сторону и принялся нам выговаривать: «Чем вы, дурные головы, думали, когда везли сюда Барбаро? Если вы тотчас не уберете отсюда этого сукина сына, в Бригаде произойдет взрыв».

Ховард занял твердую позицию. Это было нелегко. Физически он не под пару полковнику, а это, что бы ты ни говорил, всегда имеет значение.

«Я справлюсь с Тото Барбаро, — сказал Ховард достаточно твердым (учитывая обстоятельства) голосом, — если вы успокоите Сан-Романа и Оливу».

Они уперлись взглядом друг в друга — кто кого пересмотрит, наконец Фрэнк произнес: «Позаботьтесь о своих», — и затопал прочь.

Барбаро держался в рамках, выступая перед бойцами, но сказал, что с его стороны было бы нечестно и безответственно делать вид, будто он приехал просто так, а он приехал сделать серьезное заявление: что бы ни говорили бойцам другие (при этом он бросил гневный взгляд в сторону Артиме), будущее правительство Кубы составит фронт. Таким образом, Бригада не должна принимать никаких ключевых решений по кардинальным вопросам без предварительного согласования с фронтом.

Бойцы стояли «вольно» — я насчитал свыше шестисот человек. Пожалуй, треть из них приветствовала Барбаро, та треть стала, как принято на Кубе, кудахтать, рычать и вопить как попугаи. Самым неприятным в плане морального состояния Бригады было то, что «середняки» стояли молча, с отнюдь не довольным видом.

В этот момент я понял, на что способен Хант. Он стоял рядом со мной, бледный, как ледышка. «Я заставлю этого сукина сына замолчать», — сказал он.

Когда все мы снова собрались в гостиной Гельвеции, Сан-Роман выступил с ультиматумом. Если Барбаро открыто не поддержит его перед бойцами, он подаст в отставку.

«Тото, — сказал Ховард, — пройдем ко мне в комнату. Я хочу поговорить с тобой кое о чем».

То, что произошло, было названо «Чудом Гельвеции». Когда они вновь появились, Ховард был по-прежнему бледен, но, безусловно, тверд. А у Барбаро вид был понурый. Он обратился к нам — Сан-Роману, Оливе, Алехосу, Артиме, полковнику Фрэнку, Ховарду и ко мне — с длинной и витиеватой речью, в которой заявил, что убедился в необходимости хорошенько и тщательно изучить здесь ситуацию, прежде чем составлять план действий. Сегодня днем и завтра утром он проинспектирует маневры в поле.