— Мы, — сказал Хант, — тяжелым сапогом растоптали гордость людей, которые в своей стране были заслуженными, глубокоуважаемыми гражданами. Довольно скоро эти люди, составляющие фронт, поняли, что в Майами они всего лишь марионетки. Тем не менее они продолжают выполнять то, что я им говорю, так как понимают, что иначе им свою страну не освободить. Они полностью зависят от нас. Тем не менее я не могу прийти к ним с предложением принять Мануэля Рэя и поставить его в одинаковое с ними положение. Я предпочту отойти в сторонку, но не предлагать компромисса.
— И как реагировали на это те, кто был в кабинете Биссела? — спросил я.
— Продолжительным молчанием. Я все понял. И сказал, что предпочел бы вернуться в Вашингтон и работать с Филлипсом на радио для сил вторжения. Уверяю тебя, они вздохнули с облегчением, услышав мое предложение.
— Полет назад показался вам, наверное, очень долгим, — сказал я.
— Во всяком случае, достаточно было времени, чтобы пересмотреть свои взгляды по многим вопросам.
Я пригласил Ховарда поужинать вместе, но он собирался побывать с Бернардом Баркером в нескольких местах, где околачивались кубинцы, и попрощаться. А завтра он уже будет на пути в Эпицентр. Вечером, возвращаясь в свою пустую квартиру, я думал о том, что Ховард потерял нечто большее, чем свой пост. Не хочу делать вид, будто я понимаю, почему управление приняло такое решение, но я подумал, что Хант, по всей вероятности, дошел до предела в своей карьере. Не было такого поста, который соответствовал бы его амбициям.
Так или иначе, на следующее утро, за завтраком, я принял предложение Ховарда работать с ним в Эпицентре. Если я останусь в «Зените», у меня, возможно, тоже не будет будущего. Кто бы ни пришел после Ханта, он едва ли будет расположен к помощнику своего предшественника. Тогда как находясь в Эпицентре в качестве офицеров, занимающихся пропагандой, мы, по подсчетам Ханта, все равно будем вместе с фронтом высаживаться на Кубу. Поток адреналина, столь же ощутимый, как страх при прыжке с отвесной стены в ледяную воду, подтвердил правильность моего решения. Я все-таки буду сражаться против коммунистов со стальными сердцами.
Итак, бумажная мельница заработала, и неделю спустя я получил приказ. Я сдал свою квартиру в Майами и приготовился, следуя внезапному и неожиданному приглашению от Кэла, переехать к нему в Вашингтон.
Как раз перед тем, как я приступил к работе в Эпицентре, фронт был реорганизован в Кубинский революционный совет. Доктор Хосе Миро Кардона стал его президентом, и группе Мануэля Рэя было предложено войти в его состав. На собрании в мотеле «Майами Скайуэй» два офицера управления, которых я прежде никогда не видел, здоровенные детины в серых фланелевых тройках, назвавшиеся Уиллом и Джимом, заявили группе эмигрантов, находившихся на грани мятежа, что, если предложенные перемены не будут произведены, никакой помощи они больше не получат. Так была продемонстрирована мудрость руководства ЦРУ. Если надо принимать строгие меры, посылай чужаков.
39
Отец жил в жалких условиях. Служба ЦРУ по аренде помещений объявила, что освободился конспиративный дом, и отец снял его за низкую цену. По-моему, он сберегал деньги, чтобы свободнее тратить их на питье и еду. Например, в честь моего прибытия он повел меня в «Сан-Суси».
Мы роскошно поужинали, ресторан в субботу был полон, настроение у всех было самое праздничное, и мы непринужденно беседовали. Учитывая стоявший в зале шум, никакое записывающее устройство не могло бы подслушать наш разговор, и я, проведя неделю за столом Ханта, чтобы собрать его бумаги, и общаясь лишь с напрочь лишенными юмора Уиллом и Джимом, ликовал словно в первый день отпуска.
— Тебе, возможно, интересно узнать, — сказал Кэл, — что произошло с последней партией таблеток.
Я кивнул.
— Что случилось с девицей? — спросил я.
— Девица, оказывается, положила таблетку в баночку с кольд-кремом, чтобы провезти ее через кубинскую таможню. Пару ночей спустя, лежа рядом с храпевшим Фиделем Кастро, она подумала, что надо достать таблетку и бросить ее в стакан с водой, который стоял на столике рядом с Каудильо. А таблетки не оказалось. Либо она растворилась в кольд-креме, либо охрана Кастро нашла ее.
— Ты хочешь сказать, что они пронюхали про девицу?
— Так она считает. Оказывается, в ту ночь Кастро проявил себя искуснейшим любовником, что было никак на него не похоже при том, какой он солдафон, — во всяком случае, так говорит девчонка. А в тот вечер это был просто супермен. Это, видимо, убаюкало ее настороженность. По ее словам, Кастро доставило удовольствие сознание, что любовница пыталась его убить, но не сумела. Это могло настолько его позабавить, что он даже проявил щедрость в любви. Сейчас девчонка вернулась в Майами и рассказывает своему дружку Фьорини, что, по словам Кастро, никто никогда не сумеет его убить, так как самые опытные маги защищают его день и ночь своими колдовскими чарами. «Как ни странно, я, марксист, верю в магию», — сказал ей Кастро.
— Ты все это узнал от Мэю?