Призрак Проститутки

Желая держать все под контролем, Харви раздробил каждую сеть на связки из нескольких ячеек, причем каждую ячейку старался обособить до такой степени, что в результате мы получили целый набор узкоспециализированных шпионских цехов, зачастую выполнявших одну-единственную функцию. К примеру, в гаванском министерстве финансов на нас работала группа из четырех бухгалтеров, которым удалось весьма изящно прикарманить достаточно казенных средств, чтобы оплатить значительную часть наших расходов по операции на Кубе. Иногда мне мерещилось, что Кастро лихорадочно роется в кипах бумаг и прочего конторского хлама на столе в поисках нужного документа, но так его и не находит, потому что кто-то из его личных секретарей увел эту бумагу и переправил ее нам. Во сне Куба представлялась мне компостной кучей; я недоумевал, как она все еще умудряется элементарно функционировать, и наконец решил, что именно в хаосе ее сила. Куба жила в таком всеохватном беспорядке, что на общем безрадостном фоне наш «вклад» был едва заметен. Иначе чем еще можно объяснить, что кастровская разведка действовала, и небезуспешно, в то время как наша контрразведка, которой уделялось столько внимания, была не в состоянии держать под присмотром большинство кубинцев ДжиМ/ВОЛНЫ. Иногда, возвратившись в Майами после успешной вылазки, наши эмигранты созывали несанкционированную пресс-конференцию, где наперебой хвастали своими подвигами, а затем проходили парадным строем по Восьмой улице Малой Гаваны. Восхищенные соотечественницы устилали их путь пальмовыми листьями. Харви в порыве ярости снимал проштрафившихся с довольствия, но довольно скоро — через месяц-другой — был вынужден принимать их обратно. Мы всячески старались оградить кубинский персонал ДжиМ/ВОЛНЫ от пагубного влияния земляков-экстремистов. Но все равно чуть ли не ежедневно теряли лучшие кадры. Мы избегали рекламы — они жаждали ее. Добрая реклама, убеждали они меня, — это, дескать, «camburos maduros». Если перевести дословно — «спелые бананы», а наиболее подходящий по смыслу американский аналог — «распаленная тетка».

Мне хотелось бы написать Киттредж про Розелли, который всю весну и лето был весьма активен, но операции с его участием неизменно заканчивались ничем. Переданные ему таблетки добирались до исполнителя в Гаване, а затем — тишина. «Условия не позволяют…» — оправдывался он. Я даже немного сочувствовал бедолаге официанту, заступающему в вечернюю смену с одной-единственной панической мыслью: явится сегодня к полуночи Фидель или, даст Бог, пронесет? Наверняка такие «агенты», дрожа от страха, спускали достижения Технической службы в унитаз. Операция АНЧОУСЫ, иначе ИКРА, увязла во флоридском болоте.

Иногда я писал Киттредж о непрекращающейся войне между Лэнсдейлом и Харви, но и тут все было предсказуемо. Харви, как всегда, изливал неприязнь к генералу в эпитетах типа «звездно-полосатый вундеркинд», «тупая башка», «шкет-придурок», «стебанутый», и это лишь малая часть обширного лексикона. Лэнсдейл, в свою очередь, сетовал на Харви.

— С Биллом Харви, — жаловался он мне, — просто невозможно работать. Просишь его дать оценку серьезного мероприятия — скажи спасибо, если получишь рапорт в одну фразу. А потребуешь изложить более подробно, так он тебе в ответ: «Генерал, я не собираюсь тратить время на нудоты и описывать каждую складочку этой операции». Однажды я так рассвирепел, что чуть не схватил его за грудки, а ведь я не бог знает какой атлет. «Билл Харви, — говорю, — поймите же наконец: перед вами не враг, а всего лишь начальник». Напрасный труд. Совершенно напрасный. Хотите знать, что он выкинул в ответ? Приподнял свою слоновью ногу, завалился на бок и дал залп, прямо в моем присутствии.

— Залп? — недоверчиво переспросил я.

— Ну да. Перднул. Навонял диким образом. Ни один шекспировский злодей не сумел бы выразить свое отвращение более откровенно. Какое же все-таки чудовище этот Билл Харви! Потом он нагнулся, выхватил из ножен на лодыжке финку и принялся чистить ногти. Он совершенно невыносим.

Я время от времени кивал, изображая из себя внимательного слушателя. Говорил только он, я помалкивал. Да и что я мог сказать, не подведя при этом ни Харви, ни самого себя и не обижая и без того обиженного Лэнсдейла. К тому же я понимал, что он и не ждал от меня ответа. Если на начальном этапе своей работы в качестве связника я еще считал себя частью речи в звании не ниже союза, то теперь мне стало окончательно ясно, кто я: не более чем точка с запятой, чья единственная функция — не соединять главные члены предложения, а разводить их на почтительное расстояние.

17

Среда, 6 сентября 1962 года

Дорогая Киттредж!